сложнее. Речь не шла о ее счастье с Говардом — даже вопрос такого рода заведомо исключался, ведь он сознавал ложь и незаконность своей любви, опасаясь, что обман вот-вот может раскрыться. И однако… Далеко ли у них это зашло?
Эллери так и спросил:
— Далеко ли у вас это зашло?
Он был рассержен.
— Слишком далеко, — ответил ему Говард.
— Расскажи, ну расскажи, Говард, — принялась настаивать Салли.
— Слишком далеко, — повторил Говард, и в его голосе послышались истерические ноты.
— Мы оба вам расскажем, — спокойно заявила Салли.
Говард зашевелил губами и повернулся вполоборота.
— Ну, я начну, Говард. Это случилось в прошлом апреле, — проговорила Салли. — Дидс улетел в Нью-Йорк на встречу со своими адвокатами по какому-то делу…
Салли томилась и не находила себе места. Предполагалось, что Дидрих вернется через несколько дней. Она могла бы пока поработать в Лоу-Виллидж, но безотчетно ощутила, что ее к этому не тянет. Да и там без нее обойдутся…
Повинуясь импульсу, Салли прыгнула в машину и поехала в хижину Ван Хорнов.
Эта хижина находилась еще выше здешних мест, в горах Махогани, около озера Фаризи. Летом там любили отдыхать райтсвиллские богачи. Но в апреле поселок пустовал. Никакого снабжения там не было, однако продовольствие хранилось в хижине круглый год в больших холодильных установках. К тому же она могла остановиться по пути и купить хлеба и молока на пару дней. Там, вероятно, будет прохладно, но ей не составит труда принести в дом вязанки хвороста, а камины в комнатах отлично работают.
— Я почувствовала, что мне нужно побыть одной. Уолферт всегда нагонял на меня тоску. А Говард был… Ну, в общем, мне надо было уединиться, и я предупредила, что поеду в Бостон за покупками. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь знал, куда я отправилась. А Лаура и Эйлин всегда могли позаботиться о наших мужчинах…
Салли быстро выехала из ворот на дорогу.
— Я видел, как она уехала, — хрипло произнес Говард. — Потом бродил по студии, но… Отец был в Нью-Йорке, Салли тоже покинула дом, оставив меня наедине с Уолфертом. И мне показалось, что я должен бежать отсюда куда глаза глядят. Внезапно мне вспомнилась хижина, — добавил Говард.
Салли только что внесла в комнату вязанку хвороста, когда Говард открыл дверь и переступил порог. Их окружало молчание леса. Они долго-долго смотрели друг на друга. Затем Говард вошел в комнату, Салли выронила хворост, и он крепко обнял ее.
— Не помню, что мною овладело, — пробормотал Говард. — И как это произошло. Не знаю, о чем я думал. Если вообще о чем-то думал. Я понимал лишь одно — она была здесь, и я был здесь, и я должен ее обнять. Но когда я это сделал, то осознал, что любил ее все годы. Я просто осознал.
«Неужели, Говард?»
— Я понял, что это судьба и она привела меня в хижину, когда я был уверен, что Салли уже на полпути к Бостону.
«Нет, не судьба, Говард».
— Салли сказала: «Мне плохо», и ей стало плохо, как только она это проговорила.
— Мне и правда было плохо, но я почувствовала небывалый подъем жизненных сил. Все закружилось в каком-то бешеном вихре: хижина, горы, целый мир. Я закрыла глаза и подумала: «А ведь я тоже знала об этом все годы. Все годы». Я знала, что никогда не любила Дидриха по-настоящему, так, как любила Говарда. Я по ошибке принимала благодарность, сознание неоплатного долга, поклонение герою за любовь. И впервые поняла это тогда, в объятиях Говарда. Я испугалась, но была счастлива. Мне хотелось умереть, и мне хотелось жить.
— И вы остались жить, — сухо заметил Эллери.
— Не обвиняй ее! — воскликнул Говард. — Это была моя вина. Когда я увидел ее, то должен был повернуться и помчаться назад, как заяц. Но я ворвался в дом. И повалил ее на кровать. Я занялся с ней любовью — целовал ее глаза, закрывал ей рот, нес на руках в ванную.
«Теперь мы показали рану и сыпем на нее соль».
— С того дня он беспрестанно обвинял себя. Бесполезно, Говард. — Голос Салли был очень твердым. — Тут виноват не ты один, а мы оба. Я полюбила тебя и позволила себе забыться с тобой, потому что это было правильно. Правильно, Говард! Лишь на мгновение, но на мгновение это было правильно. А все остальное время… Эллери, тут нет оправдания, но это произошло. Люди должны быть сильнее, чем Говард и я. По-моему, мы оба забыли о безопасности. Есть времена, когда ты становишься самим собой, и не важно, какую линию обороны ты прежде выстраивал. И это не было минутным порывом, что плохо уже само по себе. Я любила его, а он любил меня. И мы до сих пор любим друг друга, — добавила Салли.
— О, Салли!
— Это было совершенно иррационально. Мы не думали, мы чувствовали. Остались в хижине на всю ночь. А утром поняли, что с нами случилось.
— У нас оставалось два решения на выбор, — пробормотал Говард. — Сказать отцу или скрыть от него. Но нам не пришлось все долго обсуждать — мы увидели, что никаких двух решений у нас нет. Решение было только одно, то есть без выбора.
— Мы не могли ему сказать. — Салли схватила Эллери за руку. — Эллери, вы это понимаете? — воскликнула она. — Мы не могли сказать Дидсу. О, я знаю, что бы он сделал, если бы мы ему признались. Он бы дал мне развод, — ведь это Дидс! Предложил бы мне деньги, и немалые, не стал бы меня ни в чем упрекать — кричать на меня, жаловаться или требовать… Он повел бы себя как… Дидс. Но, Эллери, он бы этого не пережил. Он бы сломался. Вам это ясно? Нет, вы не способны понять. И вы не знаете, что он выстроил вокруг меня и для меня. Не просто усадьбу с домом. Для него это способ жизни. Продолжение его собственной жизни. Он однолюб, Эллери. Дидс не любил ни одной женщины до меня и никого больше не полюбит. Я отнюдь не хвастаюсь, и ко мне это не имеет никакого отношения — к тому, какая я, что я делаю или не делаю. Таков Дидс. Он выбрал меня как центр своего мира, и весь смысл его существования вращается вокруг меня. Если мы ему скажем, то вынесем смертный приговор. Медленно убьем его.
— Жаль, что… — начал Эллери.
— Я знаю. Что я не подумала обо всем раньше. И могу лишь ответить… Да, я не подумала. А потом стало уже слишком поздно.
Эллери кивнул:
— Ну ладно, вы не подумали. Но это произошло, и вы оба решили от него скрыть. А потом?
— Речь идет о большем, — пояснил Говард. — О том, чем мы ему обязаны. Все получалось бы скверно, будь я его родным сыном и познакомься с Салли при обычных обстоятельствах. То есть если бы мы, два взрослых человека, встретились бы и поженились. Но…
— Но ты чувствуешь, что он тебя создал и без него из тебя бы ничего не вышло. Да и Салли чувствует то же самое, — отозвался Эллери. — И я прекрасно вас понимаю. Но хочу узнать вот что: как вы с этим поступили? Вы же, очевидно, как-то поступили, и после ситуация еще ухудшилась. Что же вы сделали?
Салли прикусила губу.
— Что вы сделали?
Внезапно она взглянула на Эллери:
— Тогда мы попытались прекратить нашу связь. И никогда ее больше не возобновлять. Мы оба старались о ней забыть. Но суть не в том, забудем ли мы о ней или нет. Главное — это никогда не должно повториться. И, кроме того, Дидрих не должен ничего знать.
И мы больше не встречались в хижине. Наша связь не возобновилась, — сказала Салли. — Дидс по-прежнему ничего не знает. Мы похоронили нашу любовь. Но только… — Она осеклась.
— Продолжай. Признайся во всем, до конца! — Выкрик Говарда разнесся над озером и вспугнул птиц. Они взлетели к облакам, закружились вдали и исчезли.
На мгновение Эллери подумал, что в доме Ван Хорнов произошла катастрофа и всем еще придется столкнуться с ее последствиями.
