Мне грустно, что все это так, но Душа говорит: мы должны ехать в Дрос-Дельнох.
– Итак, мы едины, – сказал Сербитар. – Я тоже чувствую, что это так. Мы пришли в этот Храм со всех концов земли. Отверженные, загнанные и запуганные, мы собрались вместе, чтобы создать противостояние. Мы превратили свои тела в живое оружие, с тем чтобы души наши открылись миру и покою. Мы священники-воины, каких никогда не было в древности. В наших сердцах не будет радости, когда мы станем убивать врагов, ибо мы любим всякую жизнь.
А когда мы умрем, наши души продолжат путь, свободные от всех оков. Мелкая зависть, досада, ненависть – все останется позади, и мы достигнем Истока.
Голос говорит: едем.
Луна в третьей четверти висела в безоблачном небе, и деревья вокруг костра Река отбрасывали бледные тени. Злополучный кролик, выпотрошенный и обмазанный глиной, пекся на углях. Вирэ, обнаженная до пояса, вернулась от ручья, вытираясь запасной рубашкой Река.
– Знала бы ты, сколько она мне стоила! – усмехнулся Рек, когда Вирэ опустилась у огня на камень, вся золотая в отблесках пламени.
– Она никогда не служила лучшей цели. Скоро поспеет твой кролик?
– Скоро. Ты простудишься насмерть, расхаживая полуголой в такую стужу. У меня от одного твоего вида кровь стынет.
– Странно! Не далее как утром ты говорил, что вся кровь у тебя бурлит при виде меня.
– Я говорил это в теплой хижине, где рядом была постель. Меня никогда не прельщала мысль любиться на снегу. Вот, я согрел тебе одеяло – держи-ка.
– В детстве, – проговорила она, заворачиваясь в одеяло, – мы бегали зимой три мили по холмам в одних туниках и сандалиях. Это очень закаляет. Правда, мерзли мы здорово.
– Раз ты такая закаленная, чего ж ты вся посинела тогда, в метель? – с беззлобной ухмылкой осведомился Рек.
– Из-за доспехов. Слишком много стали и недостаточно шерсти под ней. Впрочем, если б я ехала впереди, мне не было бы так скучно, и я бы не заснула. Ну, так готов он или нет? Я умираю с голоду.
– Он уже доспевает, мне сдается.
– Ты когда-нибудь готовил так кролика?
– Не то чтобы… Но все правильно – я видел, как это делается. Мех отваливается с глиной. Очень просто.
Вирэ это не убедило.
– Я выслеживала эту тощую тварь целую вечность. – Она с удовольствием вспомнила, как сбила кролика одной стрелой с сорока шагов. – Лук у тебя неплохой, только легковат немного. Это старый кавалерийский, верно? У нас есть несколько таких в Дельнохе. Теперь их делают из стали-серебрянки – они тяжелее и дальше бьют. Ох, умираю.
– Терпение улучшает аппетит.
– Смотри только не испорти его. Мне никогда не нравилось убивать животных. Сейчас, правда, я сделала это по необходимости – есть-то надо.
– Не уверен, что кролик согласился бы с твоим суждением.
– Разве кролики способны рассуждать?
– Не знаю. Это я так…
– Тогда зачем говоришь? Странный ты все-таки.
– Так, отвлеченная мысль. Разве у тебя их не бывает? Разве ты никогда не задаешься вопросом, откуда цветок знает, когда ему расти? Или как лосось находит дорогу в места нереста?
– Нет. Готово или нет?
– Ну а о чем же ты думаешь, если не прикидываешь, как бы ловчее убить человека?
– О еде. Готово наконец?
Рек поддел прутиком кусочек глины и поглядел, как она шипит на снегу.
– Что ты такое делаешь? – спросила она.
Рек выбрал камень с кулак величиной и разбил им глину, под которой обнаружилась полусырая, плохо ободранная тушка.
– Выглядит неплохо, – сказала Вирэ. – Что дальше?
Он потыкал палочкой дымящееся мясо.
– Ты в состоянии это есть?
– Разумеется. Можно позаимствовать твой нож? Тебе что отрезать?
– У меня еще осталась овсяная лепешка, и я, пожалуй, удовольствуюсь ею. Может, оденешься все- таки?
Они разбили лагерь в неглубокой лощине под прикрытием скалы. Впадина в камне, недостаточно глубокая, чтобы зваться пещерой, все-таки отражала тепло и неплохо укрывала от ветра. Рек жевал лепешку и смотрел, как Вирэ уплетает кролика. Зрелище – не из самых возвышенных. Остатки она зашвырнула за деревья:
– Барсукам на закуску. Неплохой способ готовить кролика.
– Рад, что тебе понравилось.
– Ты не очень-то привычен к жизни в лесу, верно?
– Я стараюсь.
– Ты даже выпотрошить его не сумел. Весь позеленел, когда показались внутренности.
Рек швырнул огрызок лепешки за останками кролика.
– Пусть барсуки и на сладкое что-нибудь получат.
Вирэ весело хихикнула.
– Ты просто чудо, Рек. Ты не похож ни на кого из знакомых мне мужчин.
– Подозреваю, что дальше ничего хорошего не услышу. Не лечь ли нам спать?
– Нет. Послушай меня. Я серьезно. Всю жизнь я мечтала о человеке, которого когда-нибудь встречу. Я представляла его высоким, сильным, добрым и понимающим. И любящим. Я не верила, что он и вправду существует. Почти все мои знакомые были солдаты – грубые, прямые как копье и столь же способные на нежные чувства, как бык в охоте. Встречались мне и поэты, сладкоречивые и нежные. С солдатами я тосковала о поэтах, с поэтами – о солдатах. И совсем уже разуверилась, что на свете есть человек, которого хочу я. Ты меня понимаешь?
– Значит, ты всю жизнь искала человека, который не умеет готовить кроликов? Как тут не понять.
– Ты правда понимаешь? – тихо спросила она.
– Да. Но ты говори дальше.
– Ты и есть тот, о ком я мечтала, – зарделась она. – Ты мой Трусливый Герой – мой любимый.
– Я так и знал, что добром это не кончится.
Она подбросила дров в огонь, и он протянул к ней руку.
– Сядь поближе. Так теплее.
– Я поделюсь с тобой одеялом. – Она села поближе и положила голову ему на плечо. – Ничего, если я буду звать тебя моим Трусливым Героем?
– Зови меня как хочешь – только будь всегда рядом, чтобы я мог откликнуться.
– Всегда-всегда?
Ветер сбил пламя набок, и Рек вздрогнул.
– «Всегда» – не такой уж долгий срок для нас, верно? Только пока стоит Дрос-Дельнох. Впрочем, может, я надоем тебе еще раньше, и ты меня прогонишь.
– Никогда!
– «Никогда», «всегда». Прежде я как-то не задумывался над этими словами. Почему мы не встретились десять лет назад? Тогда они еще могли бы иметь какой-то смысл.
– Сомневаюсь. Мне тогда было всего девять лет.
– Я не буквально. Поэтически.
– Мой отец написал Друссу и ждет ответа – только поэтому он до сих пор жив.
– Друссу? Но Друсс, если еще и числится в живых, теперь дряхлый старец – это просто смешно. Сражение при Скельне состоялось пятнадцать лет назад, и он уже тогда был в годах – его пришлось бы
