Сама Кейс в это время находилась в метро. Она тоже ехала на юг, чтобы заранее прибыть на свою встречу. Как близко они были друг от друга? Видел ли отец башни-близнецы, когда вылез из такси в то ясное солнечное утро?
Он дал таксисту пять долларов и поймал проезжавший мимо свободный лимузин. Таксист на всякий случай записал номер лимузина. Он понимал, однако, что Уин в случае чего сможет только подтвердить его вину.
На суде таксист соврал, и его признали невиновным. Впоследствии ему пришлось соврать еще дважды: сначала полицейским, разыскивающим Уина, а потом детективам, которых наняла Кейс. Он не брал никаких пассажиров у «Мэйфлауэра». И впервые видит человека на фотографии.
Кейс просматривает информацию о водителе лимузина. Доминиканец, из Бронкса. Адрес, телефон. Имя его вдовы.
Лимузин был извлечен из-под обломков через три дня после теракта. Труп водителя находился внутри.
Других тел рядом не было.
Таким образом, заключает неизвестный и дурно переведенный автор, прямых доказательств смерти Уина нет, однако есть факты, неопровержимо свидетельствующие о том, что в момент теракта он находился в непосредственной близости от «нулевого уровня». Дополнительный опрос показал, что до офиса на Уэст-стрит он так и не доехал.
Лепесток, падающий с розы.
Кто-то тихо стучится в дверь.
Кейс с усилием встает и открывает, не успев ни о чем подумать, держа в руке листы голубой бумаги.
— Ну что, гуляем? — Капюшончик с порога протягивает литровую бутылку питьевой воды. — Помнишь, я говорил: из-под крана здесь пить не стоит. — Его улыбка исчезает. — Что случилось?
— Читаю про своего отца. Да, вода — это хорошо. Можно чуть-чуть?
— Они что, его нашли?
Капюшончик знает историю исчезновения Уина; Кейс рассказывала ему в письмах. Он идет в ванную, берет стакан, наполняет его из бутылки. Возвращается, протягивает ей воду.
— Нет. — Кейс делает глоток, расплескивает, начинает плакать. Потом успокаивается. — Люди Волкова попытались его найти, продвинулись гораздо дальше, чем мы. Но здесь, — она показывает голубые листки, — здесь его тоже нет…
Она снова начинает плакать. Капюшончик протягивает руки, обнимает ее… Когда она приходит в себя, он говорит:
— Ты только не злись, ладно?
— За что?
— Понимаешь, я помираю от любопытства: что тебе подарил этот польский политтехнолог? Похоже на декоративный набор кухонных ножей.
— Дурак. — Она шмыгает носом.
— Ну так что, давай посмотрим?
Кейс кладет помятые голубые листки и берет бежевый пакет.
Фланелевый клапан держится на двух малюсеньких золотых защелках. Она расстегивает их, отгибает клапан.
Внутри обнаруживается изящный плоский чемоданчик «Луи Виттон» с золотыми замками.
Она в замешательстве смотрит на него.
— Ну давай же открывай, — торопит Капюшончик.
Кейс откидывает крышку: внутри плотными рядами уложены пачки новых банкнот, перехваченные белыми бумажками.
— Что это?
— Сотенные купюры. Новенькие, с последовательными номерами. Пять, десять… похоже, тут пятьсот тысяч.
— Но почему?
— Потому что им нравятся круглые цифры.
— Нет, почему здесь деньги?
— Очевидно, для тебя.
— Не знаю… мне это совсем не нравится.
— Ну, если хочешь, можем выставить его на «и-Бэй». Кто-нибудь в Майами наверняка заинтересуется.
— О чем ты говоришь?
— О чемоданчике. Он совсем не в твоем стиле.
— Я даже не знаю, что с этим делать!
— Давай поговорим об этом утром. Сейчас тебе надо поспать.
— Чушь какая-то!
— Россия… — Он ухмыляется. — И вообще, какая разница? Главное, мы нашли автора.
Кейс смотрит на него.
— А ведь правда. Мы нашли автора… Он уходит, оставив ей бутылку воды.
Кейс робко, одним пальчиком, закрывает чемоданчик, накидывает сверху бежевый чехол. Надо почистить зубы. Она идет в ванную, прихватив бутылку, чтобы прополоскать рот хорошей водой.
Потом, сидя на кровати, снимает тапочки и осматривает ноги. Левая чуть подтекла, красное пятнышко на бинтах. Щиколотки кажутся распухшими. Она снимает кофту, через голову стягивает «типа юбку», бросает одежду поверх возмутительного чемоданчика с деньгами.
Разобрав постель, ковыляет к выключателю, гасит свет. Затем возвращается, залезает под оранжевое покрывало и до подбородка натягивает грубую простыню. Постель пахнет, как непроветренное гостиничное белье в начале летнего сезона.
Кейс лежит, глядя в темноту и слушая далекий гул самолета.
— Значит, они тебя тоже не нашли? Но я и сама знала, что тебя больше нет.
Само его отсутствие каким-то образом становится им, занимает его место.
Мать однажды сказала: после удара второго самолета отцовская горькая досада, его личное и профессиональное возмущение той чудовищной легкостью, с которой был нарушен периметр, были столь велики, что он просто исчез, испарился в знак протеста. Кейс, конечно же, в это не верит. Но сейчас, вспоминая, она улыбается.
— Спокойной ночи, — говорит она темноте.
43. ПОЧТА
