дальний конец острова: дескать, я живу там, далеко. Я не доверяла алеутке.
Девушка оставила эту тему, хотя и продолжала поглядывать в сторону пещеры. Моя рука по-прежнему сжимала копьё, которое я запросто могла бросить в девушку… и не бросала, хотя боялась, что она приведёт охотников.
Алеутка подошла ближе и дотронулась до моей руки. Мне стало не по себе от этого прикосновения. Сказав ещё несколько фраз, девушка снова улыбнулась и пошла к роднику напиться. В следующий миг она исчезла в кустах. Ронту даже не попробовал побежать за ней. Походка у девушки была лёгкая и совершенно бесшумная.
Я залезла в пещеру и принялась складывать вещи. У меня в запасе был целый день, потому что алеутские мужчины были заняты на промысле и не могли вернуться в лагерь раньше вечера.
К вечеру всё было собрано. Я намечала взять каноэ и провести его на западный берег острова, чтобы до отплытия алеутов спать там среди скал, в случае необходимости кочуя с места на место.
Я перенесла пять корзин вверх по лощине и спрятала их неподалёку от хижины. Смеркалось, а мне надо было сходить в пещеру ещё раз – захватить две оставшиеся корзины. Я ползком пробралась через заросли и замерла над входом в пещеру, прислушиваясь. Ронту был рядом со мной и тоже слушал. Только человек, знающий здесь каждый куст, мог бы в сумерках проскользнуть сквозь эти заросли совершенно бесшумно.
Сделав крюк, я миновала родник, снова какое-то время выждала и лишь потом направилась к пещере. У меня было ощущение, что здесь побывали посторонние. Возможно, кто-нибудь и теперь прячется в потёмках и наблюдает за мной. Ждёт, когда я войду в пещеру.
Напуганная, я не стала входить в неё, а торопливо огляделась. И тут взгляд мой упал на одну вещь. Она лежала перед входом на плоском камне, который заменял мне приступку. Это было ожерелье из никогда мною не виданных чёрных камушков.
Глава 22
Я не зашла в пещеру и не взяла с камня ожерелья. Ночевала я недалеко от хижины, там, где раньше оставила корзины. С рассветом я вернулась в глубь лощины и притаилась на поросшем кустарником уступе. Он находился рядом с источником, и вход в пещеру был виден оттуда как на ладони.
Взошло солнце и пронизало лощину светом, У меня перед глазами лежало ожерелье.
Теперь его бусины казались даже чернее, чем ночью, и их было много-премного. Мне очень хотелось спуститься и сосчитать их, посмотреть, сможет ли ожерелье дважды обвить мою шею, но я сдерживалась.
Я просидела там всё утро. Солнце уже стояло над головой, когда Ронту залаял и снизу до меня донеслись шаги. Из зарослей, напевая какую-то песню, появилась алеутская девушка. Она подошла к пещере и умолкла, заметив, что бусы по-прежнему лежат перед входом. Она подержала их в руках, положила обратно на камень и заглянула в пещеру. Там ещё стояли две мои корзины. Алеутка напилась из родника и двинулась через кусты назад.
Я вскочила.
– Туток! – крикнула я, пускаясь следом. – Туток!
По тому, как быстро девушка появилась из кустов, я поняла, что она явно ждала меня.
Я подбежала к пещере, надела бусы и повернулась к алеутке, чтоб она могла полюбоваться на меня. Ожерелье обернулось вокруг шеи целых три раза. Бусины были не круглые, а продолговатые, овальные, такая форма требует большого мастерства.
– Уинча, – сказала девушка.
– Уинча, – повторила я за ней, с трудом выговаривая непривычные звуки. Потом я произнесла слово «красивый» на нашем языке.
– Уин-тай, – повторила алеутка и засмеялась от непривычности для неё этого слова.
Затем она прикоснулась к бусам и проговорила их название на своём языке, а я сказала, как они называются на нашем. И мы стали тыкать пальцем в самые разные вещи – родник, пещеру, летящую чайку, солнце и небо, спящего Ронту – и сообщать друг другу их имена, и смеяться оттого, что слова такие разные. Мы сидели возле пещеры, играя в эту игру, пока солнце не стало клониться к западу. Наконец Туток встала и жестом дала понять, что пора прощаться.
– Мах-ней… – начала она и запнулась, ожидая, что я подскажу ей своё имя.
– Уон-а-па-лай, – отозвалась я. Как я уже говорила, это моё расхожее имя, и оно значит Девочка с Длинными Чёрными Волосами. Своё тайное имя я раскрывать не стала.
– Мах-ней, Уон-а-па-лай, – сказала девушка.
– Нах-сей-но, Туток, – отвечала я.
Я провожала алеутку взглядом, пока она не исчезла в кустах, и ещё долго прислушивалась к её шагам. Потом сходила к хижине и перенесла оставшиеся корзины в пещеру.
Назавтра Туток пришла опять. Мы сидели на солнце, учили друг друга разным словам и смеялись. Солнце катилось по небу быстро, и скоро пора было расставаться. Однако на другой день алеутка снова появилась у моего жилища. В этот день, перед самым её уходом, я раскрыла девушке своё тайное имя.
– Карана, – произнесла я, тыча пальцем в себя.
Она повторила слово, но не поняла его значения.
– Уон-а-па-лай, – сказала алеутка, напряжённо сдвинув брови.
Я покачала головой и опять указала на себя:
– Карана.
Глядя на меня широко раскрытыми чёрными глазами, она наконец заулыбалась.
– Нах-сей-но, Карана, – сказала девушка.
Вечером я стала готовить Туток подарок, чтобы отблагодарить её за ожерелье. Сначала я хотела подарить алеутке свои костяные серьги, потом вспомнила, что уши у неё не проколоты, а у меня есть целая корзина раковин от морских ушек, уже обработанных до тоненьких круглых пластинок. Тогда я решила сделать Туток нарядный убор на голову. Колючкой от кактуса я пробуравила в каждой пластинке по два отверстия и нанизала пластинки на тюленью жилу, вставив между ними десять крохотных – с ноготь мизинца – раковин других моллюсков, олив[30].
Я трудилась над подарком пять вечеров и, когда Туток пришла на шестой день, надела венец ей на голову и завязала сзади концы.
– Уинча, – сказала Туток, обнимая меня. Её радость от подарка заставила меня забыть про израненные руки: им здорово досталось, пока я проделывала дырки в твёрдых ракушках.
Туток ещё много раз приходила ко мне в пещеру, но однажды утром она не появилась. Я прождала её целый день, а в сумерках перелезла из пещеры на скалистый уступ, откуда можно было наблюдать за лощиной: боялась, что алеутские мужчины прознали о моём убежище и теперь найдут меня. Ночь я провела на уступе. Холодный ветер напомнил мне о подступающей зиме.
На другой день девушка снова не пришла, и я сообразила, что алеутские охотники должны вот-вот покинуть остров. Может, они уже уплыли? Вечером я направилась к берегу. Я залезла на скалу и, свесив голову, осторожно заглянула через край. Сердце у меня бешено колотилось.
Алеутский корабль ещё не ушёл, однако команда его работала на палубе, а между судном и берегом сновали лодки. Ветер крепчал, на суше оставалось всего несколько связок выдровых шкур, так что, вероятно, алеуты выйдут в море с рассветом.
До пещеры я добралась уже впотьмах. Алеутов я больше не боялась, а ветер дул студёный, поэтому я развела в пещере костёр и приготовила на ужин моллюсков и корни. Я сделала ужин на троих – для себя, для Ронту и для Туток. Не рассчитывая на приход девушки, я всё равно положила её еду у костра и села ждать.
Один раз Ронту залаял, и мне почудились снаружи чьи-то шаги; я подошла к выходу и прислушалась. Никого. Я ещё долго ждала, не притрагиваясь к еде. Хмурое небо заволакивали надвигавшиеся с севера тучи. Гул ветра нарастал, в лощине он оборачивался неистовым воем. В конце концов я заложила вход камнями.
На рассвете я пошла к обрыву. Ветер утих. Море было скрыто туманом, который серыми волнами накатывался на остров. Я долго надеялась разглядеть сквозь эту пелену Коралловую бухту, однако мне
