— Ну и вонища! — произнес Тополев в сердцах.
— Хорошо, что посетителей сегодня у нас мало, — весело заметил сержант.
Майор открыл дверь камеры и строго на него посмотрел.
— Синицын, — спросил он. — А ты что здесь делаешь?
— Объясняю дислокацию, товарищ майор! — бодро отрапортовал сержант.
— От двери объясняй.
— Понял.
Друг за другом они вошли в камеру.
Второй задержанный сидел в самом дальнем углу темной безжизненной тушей.
— Свет у нас сегодня полдня барахлит, — пояснил майор, зажигая фонарик. — Только завтра починить обещали.
Вблизи бензиновая вонь была просто нестерпимой.
Луч фонарика осветил грязные руки, драный темный пиджак и помятые брюки, неловко заправленные в бежевые резиновые сапоги. Луч поднялся выше, к пятнистой байковой рубашке, тонкой шее и остановился на давно небритом заросшем лице. Маленькие глубокопосаженные глаза лихорадочно поблескивали во мраке. Толстые губы быстро шевелились, словно задержанный читал про себя какую-то нескончаемую молитву.
— Вот так и сидит часов пять, — констатировал майор. — Шепчет про себя что-то, на вопросы не отвечает. Кто, откуда — ни малейшего понятия.
Тарас, сдерживая дыхание, что бы не задохнуться, присел на корточки. Прислушался. Задержанный быстро читал первые строки «Отче наш», как скороговорку, по кругу, еле уловимо при этом покачиваясь.
— Ты кто? — спросил Петровский, тронув его за руку.
— Тарас Васильевич, — встревожено произнес за его спиной Антон.
— Да бессмысленно все это, — сказал майор. — Мы его уже и так, и сяк пытались. Ноль эмоций.
— Он словно в трансе, — кивнул Петровский и полез в карман пиджака. Повозившись там несколько секунд, вытащил руку с зажигалкой.
— Тут же бензином все провоняло! — вскрикнул Тополев.
— Он знает, — сказал майор, отступая на шаг.
Длинный язык пламени осветил на мгновение камеру.
Петровский поднес зажигалку к глазам бомжа и поводил мерцающим огоньком из стороны в сторону.
Наверное, раньше это был приличный и интеллигентный человек. Может быть, даже человек науки. А потом, спился, потерял квартиру, работу, жену и стал еще одним солдатом в неисчислимой армии бомжей, ночующих по подвалам.
Издержки капитализма, подумал Петровский. Как отвратительно, что этими издержками оказываются люди!
Огонек зажигалки задрожал в глазах бомжа.
И внезапно они дернулись.
— Пить, — достаточно внятно попросил он.
— Позже, — произнес Тарас, не убирая зажигалку. — Ты кто?
— Иван… Иван Житцов…
— Зачем ты это сделал?
Бомж несколько раз дернулся, словно в судорогах.
— Что сделал?!
— Поджог вчерашний.
— Ах, это…, — как показалось Петровскому, с облегчением произнес Иван. — Страшный человек… Демон…приказал…. Дал денег…
— На бензин?
— Дал денег…
— На бензин? — переспросил Петровский.
— Да…, — произнес бомж одними губами.
Говорить ему, очевидно, было трудно.
— Как он выглядел?
Бомж молчал.
— Как выглядел страшный человек?
Его губы вновь вспомнили о молитве.
Петровский закрыл зажигалку и поднялся.
— Дайте ему воды, — посмотрев на майора, сказал он. — Может еще что-нибудь расскажет.
— А ловко вы это проделали, — восхитился тот. — Надо будет взять на вооружение.
— Берите, — пожал Тарас плечами. — Только зажигалку лучше не одноразовую иметь — иначе пальцы сожжете. Кстати, мне почему-то кажется, что совершил он не только поджог.
Майор вопросительно поднял голову.
— Что-то страшное, — пожал плечами Петровский. — Что-то, чего боится сам. Даже вспоминать боится.
— Ну, что, Тарас Васильевич, трогаемся? — спросил Тополев.
Петровский не успел ответить.
Из темного угла, где сидел бомж, внезапно раздался чистый и ясный голос.
— Так это Петровский, что ли? Прости, не узнал сразу.
Майор дернул фонарем, и луч света вонзился в угол, выхватив из темноты грязное лицо с шевелящимися губами.
— Погасите свет! — почти крикнул Тарас.
Темнота снова шагнула в камеру.
— Это я, — осторожно сказал Петровский, моргая глазами. — Но кто ты?
— Не узнал, да? — ехидно спросил голос. — Твой старый знакомый, Тарас Васильевич. Сколько лет, сколько зим.
— Выйди, покажись.
— Всему свое время, Тарас. Я выйду, когда мне это будет нужно. А сейчас хочу сказать тебе только одно. Будь осторожен. Будь очень внимателен и осторожен. И паренька своего лучше останови. Потому, что если он попадет ко мне, Москва это надолго запомнит.
— Да, кто ты?! — в сердцах бросил Петровский.
Иван Житцов молчал.
У входа в отделение они закурили.
Майор и Петровский, нервно роняя пепел.
Тополев все никак не мог справиться с пуговицами плаща.
— Кто это был? — спросил майор после долгой паузы.
Петровский пожал плечами.
— И что нам теперь с этим типом делать?
— Отдайте его нам, — предложил, наконец, Тарас. — Завтра утром. Все равно, доказать его участие в поджоге практически невозможно. Может быть, нашим специалистам удастся хоть что-нибудь из него вытянуть.
— На что это вы намекаете? — прищурился майор. — Пытки?
Тополев нервно рассмеялся.
— Конечно, нет, — покачал головой Петровский. — Глубокое сканирование подкорки.
— Знаете ли, как вас там? А, Тарас Васильевич, мы — люди простые и таких слов не знаем. Знаем только одно: преступник должен сидеть в тюрьме.
— Он завтра ото всего откажется, — вздохнул Петровский.
— Подождем до послезавтра, — упрямо сказал майор. — Некоторым временем мы все-таки
