штаны наложил?
— Наложил, — виновато согласился Сашок. — До сих пор ноги как ватные.
Двое из людей Борзова, залегшие за перевернутым шкафом, напряженно переглянулись.
— Что ждем-то? — буркнул один, покосившись на Немченко.
Второй молча передернул затвор автомата.
— Да какая тебе разница, — безразлично произнес он.
— Вот они, — одними губами произнес Вадим, поднимая руку. — Шавки.
Первые собаки появились вдалеке, выскочив из марева ливня.
Первая шавка, вторая, третья. Позади них поселилась движущаяся темнота. Из нее выскакивали все новые и новые собаки. Они неслись к зданию, высунув языки и роняя пену с оскаленных клыков.
Десять собак, двадцать, тридцать.
— Волки, — поправил Сашок Немченко.
Они растекались словно волна, все ближе и ближе, заполняя своими телами окружающее пространство.
Вадим непроизвольно попятился.
— Боже…, — прошептал кто-то из людей Борзова.
— Огонь! — заорали где-то наверху. Там, захлебываясь, замолотил автомат. Второй автомат, третий. Собаки падали, словно подкошенные. Их предсмертный вой сливался с раскатами грома. Пули взвивались фонтанами выбитой земли и тут же оседали, прибитые к ней ливнем.
— Да что же это? — оторопело спросил сзади Сашок.
— Огонь! — заорал кто-то спереди. Загрохотал автомат. К нему сейчас же присоединился второй.
Вадим стиснул уши, не в силах отвести взгляда от площадки перед зданием. Собаки падали, сбитые пулями в полете, в прыжке. Кровь расползалась по сторонам. Они скулили и выли, они кувыркались и щелкали зубами от боли. Через считанные мгновения там уже была гора собачьих трупов. А новые собаки все прибывали и прибывали. Они запрыгивали на эту гору и, дергаясь в агонии, соскальзывали с нее, продолжая ползти к людям из последних сил. Ненависть горела в их глазах холодным и страшным огнем.
Кто-то исступленно закричал сзади.
Вадим обернулся и посерел.
Собаки, как смертники, ломились не только к забаррикадированным передним дверям. Они обошли здание сзади и теперь пытались проникнуть в него через закрытые задние входы. За разбитыми стеклами и за наваленной грудой мебели Немченко даже не мог разглядеть толком, что там происходит. Там колыхалась грязная неразделимая однородная масса. И там вспыхивало пламя автоматов.
И там Немченко только что был, вытаскивая своего водителя за шкирку из машины. Буквально минут пять-семь назад.
Вадима прибила испарина, едва он представил, что могло бы с ним случиться, задержись они с Колей еще ненадолго.
— Вадим Дмитриевич! — вывел его из ступора Сашок, закричав прямо в лицо. — Что делать-то, шеф?!
И тогда Вадим очнулся.
— Огонь! — заорал он изо всех сил.
Тарас Петровский
Мы не успели, думал он. Мы опоздали. Мы почти проиграли.
Тополев стоял рядом под дождем и глотал воду.
— Как же так, Тарас Васильевич? — спросил он. — Неужели мы не вмешаемся?
— Ты же сам не хотел никуда соваться, — ответил Петровский.
Они смотрели вперед, туда, где сегодня сходились все пути. На КПП, где под черными тучами на земле разлилось другое море. Море ненависти, боли и оскаленных клыков.
Судный день, подумал Петровский.
— Но у нас же есть люди, — повернулся к нему Тополев. — У нас есть оружие! Мы можем еще спасти тех, внутри!
— Нет, — покачал головой Тарас. — Уже нет.
— Так вот, какая она, та пресловутая справедливость, о которой вы столько говорите! — вскричал Антон. — Оплаченная кровью людей!
Петровский молча посмотрел на его перекошенное лицо.
— Да, Антон, ты прав. Я готов заплатить за справедливость. Но только кровью тех людей. Ни твоей, ни своей кровью. Ни кровью наших людей, которые с утра мерзнут в оцеплении и которых дома ждут дети. Только кровью тех. Кровью людей, которые убивали Дронова и еще очень многих. Которые каждый день производят синтетическую дрянь, убивающую тысячи. Только их кровью я готов платить.
— Это бесчеловечно, — упрямо возразил Антон. — У них тоже есть дети.
— А кто сказал, что я — человек? Почему я должен совершать человеческие поступки? Почему я просто не могу решить, кому жить, а кому — нет?
— Потому что вы — не бог.
— Бог ведь тоже не человек, Антон, — горько усмехнулся Петровский. — Не ощущаешь определенного сходства?
— Сходство… Ощущаю, конечно… Но я не могу, Тарас Васильевич! — взорвался Тополев. — Я могу вот так спокойно стоять и наблюдать, как там терзают людей!
— Звери расправляются со зверями, — пожал плечами Петровский. — Неизвестно, Антон, кто из них хуже. Я тебе даже больше скажу. Хуже — они, те, кто сидит сейчас в здании и надеется выжить.
— Добро должно быть с зубами, — пробормотал Тополев.
— Да! — разозлился, наконец, Петровский. — Да, Антон. Иди! Ты не можешь спокойно стоять и смотреть, как умирают палачи, как, хотя бы раз в жизни на твоих глазах торжествует справедливость и правит бал возмездие, у тебя зуд по всему телу, так иди! У нас есть и люди и оружие! Выбери сейчас тех, кого отправишь туда, на верную смерть. У нас нет связи, верно, но Егор быстро соберет своих людей. Наших людей, Антон. Иди! Дерзай! Спасай невиновных! Но только, Антон, тебе придется пойти с ними. Тебе придется их возглавить и умереть там же, у этой чертовой фабрики. Потому что потом ты не сможешь смотреть в глаза их женам и детям.
— Тогда зачем мы сюда приехали? — после паузы глухо спросил Тополев. — Смотреть и наслаждаться?
— Я думал, мы успеем перехватить Максима, Антон, — вздохнул Петровский. — До бойни, на которую он пришел. Даже больше тебе скажу — я готов был лишить его бессмертия, если бы он не отказался от мести. В машине пистолет, заряженный серебром, Антон. Но мы не успели, и правосудие началось. А мешать я ему не буду.
Над ними шваркнула молния.
— Мне кажется, это только часть правды, — сказал Антон. — Дело не в пресловутой справедливости. Вы специально тянули время, чтобы мы не успели. Вы и не собирались его останавливать, Тарас Васильевич. Вы просто решаете поставленные свои задачи руками Дронова. А оцепление — это так, для рисовки. Для того, чтобы те, кого он должен сегодня убить гарантированно никуда не делись. А пули серебряные — на всякий случай. На случай, если уже после расправы, вы поймете, что у Максима проснулась тяга к крови. И что никакой антидот уже не сделает его нормальным вменяемым человеком.
— Это серьезное обвинение, — лицо Петровского потемнело. — Ты хочешь сказать, что я — вру?
— Нет, Тарас Васильевич. Вы просто ловко манипулируете людьми, добиваясь своих целей. Вы
