– Рая? Там парень едет вниз, у него, кажется, с сердцем плохо. Ты посмотри, чтобы он на пути не свалился. Нет, не пьяный, Шурка понюхал. Да ну его, ты что, Шурку не знаешь? Для него ж люди – грязь. В коричневой куртке, бледный такой, видишь его? Ага… Ага, он. Ты не гони его, пусть на лавочке посидит, накапай ему чего-нибудь от сердца. А то не дай бог что…
Сердобольная контролерша оказалась права. Оборин действительно вышел на платформу и уселся на первой же скамейке. Грудь словно сдавило чем-то тяжелым, в глазах то и дело темнело, и он совсем не мог думать о том, куда же ему ехать в таком состоянии, где ночевать и как добраться до милиции. Но ему не нужна была такая милиция, где работали Шурики, тупые, ленивые и безжалостные. Такая милиция его не поймет и ему не поверит. Ему нужна другая милиция, самая лучшая, где работают умные и добрые сыщики, про которых пишут в книжках. Такая милиция, какой в реальной жизни не бывает. Дурак, наивный дурак! На что он рассчитывал, убегая из клиники? На то, что первый же попавшийся милиционер окажется добрым, умным и внимательным, терпеливо выслушает его сбивчивый рассказ и тут же поднимет всех на ноги и кинется разоблачать преступную шайку врачей? Сейчас, дожидайся. Они все такие, как этот чертов Шурик. Уходи отсюда со своей бедой, непорядочек, нельзя здесь находиться. Или ты пьяный, и я тебя задерживаю до протрезвления, или ты больной, и я сдаю тебя врачам от греха подальше. А если ты не пьяный и не больной – вали отсюда в темпе вальса, чтобы я тебя больше не видел. Что у тебя? Беда? У всех беда, всем жить тяжело. Обидели тебя? Всех обидели. В лекарство отраву подмешали? А это, парень, тебя глючит, у тебя мания преследования, стало быть, ты все-таки больной, и сдам я тебя поскорее в ту самую больницу… Господи, ну почему все так!
Он зажмурился и почувствовал, как из-под плотно сжатых век текут слезы.
– Ты что, сынок? – услышал он рядом ласковый голос. – Стряслось что? Или обидели тебя?
Чья-то рука тронула его за плечо, и аспирант Юрий Оборин, двадцати девяти лет, взрослый сильный мужик, вдруг ткнулся лицом в чью-то грудь и всхлипнул. Нездоровье, страх и напряжение последних двух дней совершенно истощили его нервную систему.
– Поплачь, сынок, поплачь, – говорил все тот же голос. – Это хорошо, что ты можешь плакать. Я вот не могу. И хотела бы, да не получается.
– Простите.
Юрий отвернулся и отер лицо руками. Ему было стыдно, и он боялся повернуться и посмотреть на женщину.
– Простите, – еще раз повторил он.
Из тоннеля донесся грохот приближающегося поезда. Он собрался было встать, но покачнулся и снова сел.
– Пойдем-ка, сынок, в мою конурку, я тебе капелек накапаю, у меня всякие есть, и от сердца, и от нервов тоже. Куда тебе такому-то ехать.
– Некуда, – внезапно сказал Оборин. – Ехать мне некуда. Оттого и плачу.
Глава 20
К десяти часам вечера Николай Саприн занял позицию неподалеку от дома Оборина и стал терпеливо ждать. Еще тогда, когда Дусик-Шоринов назвал адрес, Саприну почудилось нечто знакомое. Теперь же, подойдя к дому и даже поднявшись на третий этаж, чтобы посмотреть расположение квартиры и определить, куда выходят окна, он был совершенно точно уверен: это та самая квартира, где он однажды уже побывал и где живет парень, забравший машину Тамары. Вот это номер! Он ведь имени этого парня не знал, а после встречи в аэропорту с матерью Тамары просто назвал Шоринову координаты людей, которые могут вывести на Тамару и на него самого – двух девочек из «Лиры», Танечку и Ларису, Карину Мискарьянц из «Лозанны», а также молодого человека, адрес назвал и тут же забыл о нем, в голове и без того проблем навалом. Тогда по крайней мере понятно, откуда Дусику известно местонахождение Оборина. Конечно, известно, он ведь должен был им заниматься. «Совершенно случайно известно»! Как же, жди.
Но Дусик крутит что-то. Уж больно здорово все у него получалось: деньги огромные и дармовые прямо с неба готовы упасть, а он при этом боится проколоться и собирается даже делиться этими деньгами. Что-то не так. Непохоже на него. Хотя, впрочем, можно понять, если он хочет откупиться от него, чтобы Николай Катю не трогал. Тьфу, бред какой-то, зло подумал Саприн.
Однако где же Оборин? Дусик пообещал, что вскоре после десяти вечера парень явится домой. Уже половина двенадцатого, и если до полуночи богатенький знакомый Дусика не получит возможности связаться с Обориным по телефону, размер гонорара плавно сползет с семидесяти тысяч баксов до шестидесяти. Соответственно доля самого Саприна будет уже не тридцать пять тысяч, а только тридцать.
Без десяти двенадцать Николай зашел в будку телефона-автомата.
– Михаил Владимирович, как я должен это понимать? Оборина до сих пор нет дома.
– Как нет? – не на шутку испугался Шоринов. – Ты уверен?
– Я не больной, – сердито отозвался Саприн. – Если я говорю, что его нет, значит, его нет. В подъезд он не входил, и окна темные. Он не мог появиться раньше, а потом уйти куда-нибудь?
– Нет-нет, – торопливо заговорил Шоринов. – В десять часов он еще был… Ну, впрочем, неважно, где, но не дома. Это совершенно точно.
– И сколько я должен ждать? Вы, Михаил Владимирович, от жадности затеяли черт знает что, а в итоге вся ваша комбинация может прогореть. Через десять минут мы с вами обеднеем на пять тысяч, вы этого не забыли? Может быть, вы все-таки скажете мне, где Оборин, и я попробую связаться с ним, пока двенадцати еще нет. Надо спасать положение.
– Подожди… Перезвони мне через пять минут.
– Михаил Владимирович, мы теряем время. А вместе с ним и деньги. Перестаньте крутить и вилять наконец.
– Через пять минут, – сказал Шоринов и бросил трубку.
Саприн почувствовал, как закипает от ярости. Вот всегда с этим гребаным Дусиком что-то не так. Всегда в последний момент что-то происходит, как это было с Вероникой Штайнек. Планировали, рассчитывали, готовились, а потом в одну секунду Шоринов все изменил, и они до сих пор из этого дерьма выпутаться не
