для того, чтобы завладеть армией, возмутить народ и уничтожить своего врага.
Он пытался, как мы видели, в 1807 году свергнуть Наполеона при участии комитета, вдохновителем которого был якобинец Демайлю. План Мале состоял в том, чтобы воспользоваться отсутствием императора и распустить слух о его смерти. Заговор был раскрыт, и Мале заключили в тюрьму.
Мы приводили письмо, полное покорности, в котором он умолял императора о помиловании, обещая покинуть Францию и отправиться возделывать землю в одной из французских колоний. В результате стараний Ренэ, которая вместе с ла Виолеттом ходатайствовала в Сент-Клу о помиловании Мале и лекаря Марселя, замешанного в его заговоре, император простил Марселя и разрешил Мале поселиться в лечебнице Дюбюиссона.
Здесь-то мы и встречаем его в четверг, 22 октября 1812 года, в тот вечно памятный и мрачный день, в который Наполеон очистил Москву и начал печальное отступление среди снежных сугробов со своей великой армией, одетой в лохмотья.
Мале и в тюрьме не переставал составлять заговоры. В 1809 году он хотел возобновить свою попытку – распространить слух о том, что император убит при Ваграме, и затем, пользуясь общим смятением, двинуться на собор Богоматери; для этого он выбрал 29 июня, когда там совершалось торжественное богослужение; он рассчитывал сразу овладеть всеми представителями гражданской и военной власти, собравшимися на церемонию. Однако итальянец Сорби, сидевший вместе с ним в тюрьме, узнал частично его замысел, у Мале явились сомнения в верности этого человека, и он отменил отданные им своим соумышленникам распоряжения. Таким образом ваграмская церемония прошла без всяких осложнений.
У этого упорного заговорщика крепко засела в голове одна мысль: воспользоваться замешательством, которое должно наступить при неожиданном известии о смерти императора, и благодаря ему завладеть разными постами и высшей военной властью.
Был ли он одинок в 1812 году, составляя свои планы и окруженный только немногими товарищами, фигурировавшими в его процессе? Или его поддерживали сильные союзники, сами оставаясь скрытыми и неизвестными? Рассчитывал ли он опереться на остаток филадельфов и на непосредственную помощь уволенных офицеров, разделявших его недовольство и только ожидавших случая, чтобы начать восстание? По-видимому, это было именно так, но это двойное волнение и движение неисследованы, и невозможно приписать Мале еще других сообщников, кроме тех, с которыми мы познакомимся ниже.
Режим лечебницы разрешал ее обитателям принимать посетителей целый день. Мале тоже принимал ежедневно известное число гостей. Так было и в четверг, 22 октября. В его комнате находились аббат Лафон, монах Каманьо, семинарист Бутре, бывший полковой лекарь Марсель и капрал Рато, парижский гвардеец.
Когда все пять заговорщиков остались одни вместе со своим вождем, задержавшим их под разными предлогами, Мале заговорил коротко и сухо:
– Пора кончать, друзья мои! Империя просуществовала слишком долго, а император слишком долго прожил! Теперь пора нанести последний удар. Готовы ли вы следовать за мной?
Он окинул их быстрым взглядом; все ответили утвердительно. Аббат Лафон сделал оговорку:
– Решено, мой дорогой генерал, что дело идет только о свержении империи, но не о восстановлении республики?
Мале, сделав нетерпеливый жест, сказал:
– Мы сохраним форму правления; французы, став снова свободными, сами выберут себе тот режим, который им понравится.
– Ладно, – сказал монах Каманьо, – мы пойдем с вами, генерал, хотя бы на казнь, но вы гарантируете мне – чтобы я мог засвидетельствовать это перед моими друзьями, – что все ваши усилия, если вы чего- нибудь достигнете, будут направлены на восстановление на испанском троне короля Фердинанда Седьмого?
– Мы займемся испанскими делами, когда покончим у себя с тираном, – с неудовольствием ответил Мале. – Нет ли еще каких-нибудь возражений?
– Мы не должны вооружаться только для того, чтобы разрушить какой-нибудь престол, – сказал своим спокойным голосом Марсель, – а для того, чтобы основать всемирную республику, мирный союз всех государств Европы. Поэтому я прошу вас, генерал, воспользоваться тем громадным, великодушным порывом, который будет вызван в народе вашим поступком, и освободить томящихся в неволе. Польша, Ирландия, Греция ждут от нас избавления. Надо провозгласить революцию во имя свободы национальностей; Франция должна дать отечество тем, кто не имеет его, и освободить тех, кто до сих пор томится в рабстве.
– Мы постараемся укрепиться, создав себе союзников из освобожденных нами народов; это само собой разумеется, – сказал Мале. – Но, прежде чем думать об освобождении поляков, ирландцев и греков, надо освободить французов. Не выскажет ли еще кто-нибудь своего мнения?
– Простите, генерал, – скромно заметил семинарист Бутре, – не следует забывать нашего святейшего отца, который находится в заключении.
– Это решено, я уже говорил об этом! Но сначала Наполеон, потом папа! – сказал Мале с возрастающим гневом. – А что скажешь ты? – прибавил он, обращаясь к капралу. – Нет ли у тебя какого-нибудь короля или папы, чтобы поручить его моим заботам? Ты один не раскрывал рта.
– Генерал, – краснея ответил Рато, – мне очень хотелось бы стать лейтенантом.
Лицо Мале прояснилось.
– В добрый час! Ты просишь по крайней мере для себя, это наиболее разумно. Будь счастлив, мой мальчик, ты получишь эполеты. А теперь, друзья мои, слушайте меня внимательно: время быстро летит, и мы сделаем попытку сегодня же ночью.
И Мале холодно и ясно изложил им свой план, скорее более безрассудный, чем смелый. Он начал с указания на удобство выбранного момента. С тех пор как он увидел, что Наполеон со всей своей армией вступил на опасную дорогу среди северных равнин, у него возродилась надежда на успешное повторение попыток 1807 и 1809 годов. На этот раз он казался уверенным в успехе. Его любимая идея – распространение слуха о смерти императора – была готова осуществиться.
Уже с неделю в Париже не получали известий о Наполеоне и Великой армии. Самые мрачные слухи встречали доверие. Торговля замерла, работы остановились, урожай был плох; Мария Луиза была непопулярна, так как народ жалел Жозефину и не мог привыкнуть к австриячке, вспоминая Марию
