вид вызывал в ней дикое раздражение.
Но она ни в чем не винила г-на Ишигуру, владельца и директора 'Пэсифик Вью', потому что он был ниспосланным ей свыше Божьим даром, особенно в ночи, подобные этой. Совмещая в себе бережливость и доброту, он приходил в ужас от расточительства и от мысли, что в такой процветающей стране кто-то мог быть голодным. Изо дня в день, после того как отобедали около ста пациентов лечебницы и все ее сотрудники, оставалось достаточно еды, чтобы накормить десять или двенадцать человек, так как невозможно было с абсолютной точностью вычислить количество закладываемых в порции продуктов. Г-н Ишигура бесплатно раздавал оставшуюся еду некоторым из бездомных.
И еда эта была высшего качества. Ведь 'Пэсифик Вью' был не каким-нибудь заштатным благотворительным приютом, а лечебницей для избранных. Пациенты либо сами являлись очень состоятельными людьми, либо имели состоятельных родственников.
Г- н Ишигура не афишировал свою щедрость, и двери его кухни были распахнуты не всякому встречному. Когда он видел бездомных, которые, кан он полагал, оказались на дне не по своей собственной воле, он сам предлагал им бесплатные обеды в 'ПэсиФик Вью'. Благодаря избирательности г-на Ишигуры за его столом нельзя было встретить вечно мрачных и опасных своей непредсказуемостью алкоголиков и наркоманов, составляющих подавляющее большинство в благотворительных церковных и миссионерских столовых.
Джанет старалась не злоупотреблять гостеприимством г-на Ишигуры. Из семи завтраков и обедов, которыми официально могла пользоваться в 'Пэсифик Вью' еженедельно, она ограничивала себя максимум парой. В остальное время она обеспечивала едой и себя и Дэнни и гордилась каждым блюдом, которое приобретала за собственные деньги.
В вечер того вторника они с Дэнни делили трапезу с тремя пожилыми мужчинами, одной старушкой с повязанным вокруг шеи на удивление пестрым шарфиком и кокетливо сидевшим на голове ярко-красным беретом, чье лицо выглядело морщинистым, словно было не лицом, а скомканным бумажным пакетом, и очень уродливым молодым человеком с обезображенной шрамами физиономией. Все они были одеты в обноски, но имели довольно опрятный вид, и от них не несло затхлостью, хотя все явно были очень бедны.
Она ни с кем из них не разговаривала, несмотря на то, что ей до смерти хотелось бы поболтать — просто так, ни о чем и обо всем. Но длительное время почти ни с кем, кроме Дэнни, не общаясь, она не была уверена, что сумеет поддержать ничего нe значащий разговор с другим взрослым человеком.
К тому же она побаивалась нарваться на кого-нибудь, страдающего чрезмерным любопытством. А ей ужасно не хотелось отвечать на вопросы о себе и своем прошлом. В конце концов она ведь была убийцей. И если кто-нибудь все же обнаружит труп Венса в аризонской пустыне, полиция не преминет заинтересоваться ее персоной.
Она даже с Дэнни за столом не разговаривала, потому что его не нужно было уговаривать съедать все до конца и хорошо вести себя за столом. Несмотря на то, что ему было всего пять лет, он был очень воспитанным мальчиком и знал, как должно держать себя на людях.
Джанет ужасно им гордилась. Время от времени, пока обедали, она то поглаживала его по голове, то кончиками пальцев касалась его затылка или легонько похлопывала по плечу, чтобы он чувствовал, что она гордится им.
Господи, а как она его любила! Такого маленького, невинного, так терпеливо сносящего все тяготы их жизни. С ним ничего не должно случиться. Он непременно должен вырасти и найти свое место в жизни.
Наслаждаться же едой она могла только в том случае, если удавалось хоть на мгновение забыть о полицейском. Полицейском, способным менять свой облик. Как оборотень в кинофильме. Принявшим пoд раскаты грома и блеск молний обличье Венса, остановившим Вуфера в воздухе во время прыжка.
После той достопамятной встречи с ним на маленькой улочке она сломя голову, невзирая на проливной дождь, помчалась на север, прочь от Лагуна-Бич, в направлении Лос-Анджелеса, стремясь подальше убежать от него, чтобы их разделяли мили и мили пространства. Полицейский заявил, что обязательно разыщет ее, куда бы она ни спряталась, и она верила ему. Но сидеть сложа руки и ждать, когда тебя убьют, было невыносимо.
Она успела доехать только до Корона дель Мар, первого небольшого городка на берегу океана к северу от Лагуна-Бич, когда поняла, что придется возвращаться. В Лос-Анджелесе нaдo будет начать все сначала: выяснить, в каких районах города при6ыльнее всего потрошить мусорные контейнеры, часы работы мусорщиков, чтобы до их прибытия успеть все тщательно осмотреть, узнать, где полиция менее придирчива, где выгоднее искать консервные банки и бутылки для обмена на деньги в пунктах вторсырья, разыскать другого благодетеля, подобного г-ну Ишигуре и сделать еще массу других вещей. Сейчас у нее было туговато с деньгами, и она не могла позволить себе роскошь растратить весь свой наличный капитал, пока будет входить в курс дела на новом месте. Поэтому Лагуна-Бич оставалась единственным приемлемым местом обитания.
Бедность страшна полным отсутствием выбора.
Джанет повернула обратно в Лагуна-Бич, мысленно кляня себя за бессмысленную трату бензина. Припарковавшись в одном из тихих переулков, они провели в машине почти всю вторую половину дня, пока шел дождь. При тусклом свете она читала Дэнни рассказы из толстой книги для детей, которую обнаружила в мусорных отбросах, а Вуфер мирно спал на заднем сиденье. Дэнни обожал, когда ему читали. Затаив дыхание, он внимательно слушал, и по его личику, переливаясь жемчугом и серебром, скользили тени от стекавших по лобовому стеклу ручейков воды.
И вот они на кухне, дождь прекратился, наступил вечер, обед уже съеден, и пора снова возвращаться в старенький 'додж' на ночлег. Джанет ужасно вымоталась за этот день и знала, что Дэнни, едва добравшись до машины, тотчас уснет. Но сама она боялась даже на секунду прикрыть глаза, содрогаясь при мысли что, уснув, упустит момент, когда может явиться оборотень-полицейский.
Когда все обедавшие, собрав со стола свою грязную посуду, отнесли ее к мойке, к Джанет и Дэнни подошла повариха, которую звали Лорена. Это была крупная женщина лет пятидесяти, с чистой и гnадкой, как фарфор, кожей, на лице ее не было ни единой морщинки, словно она никогда в жизни не ведала никаких печалей. У нее были сильные, красные от воды руки. В них она держала большую консервную банку для пищевых отходов, доверху наполненную мясными объедками.
— Собака все еще при вас? — спросила Лорена. — Симпатичная псина. В прошлые разы она вроде бы приходила сюда вместе с вами?
— Вуфер, — подсказал Дэнни.
— Уж больно ему мой паренек приглянулся, — осторожно вставила Джанет. — Он там, ждет нас на улице.
— Что ж, вот ему от меня подарок, — кивнула Лоретта на консервную банку.
Миловидная белокурая нянечка, стоявшая неподалеку у чурбана для рубки мяса и пившая из стакана молоко, услышала этот разговор.
— Он что, правда симпатичный?
— Обыкновенная дворняга, — сказала Лорена, — совершенно беспородная, но как картинка, хоть сейчас снимай в кино.
— Обожаю собак, ~ воскликнула нянечка. — у меня самой дома три собаки. Я на них просто помешана. Можно взглянуть на вашего песика?
— Конечно, пойдем посмотрим, — по-хозяйски распорядилась Лорена. Но тотчас спохватилась и улыбнулась Джанет. — Не будете возражать, если я покажу его Ангелине?
Ангелиной, видимо, звали нянечку.
— Господи, с чего это я стану возражать? — воскликнула Джанет.
Лорена первой пошла к выходу на улицу. Объедки в банке были не мясными отбросами, сплошь состоящими из жира и хрящей, а отборными кусками ветчины и индейки.
Снаружи, в конусе желтого света от фонаря, в терпеливой позе ожидания, склонив набок голову с торчащим вверх одним и свисающим вниз другим ухом, сидел Вуфер, вопросительно глядя на приближающихся людей. Первое после шторма мягкое дунoвeниe ветерка лохматило его шерсть.
Ангелина мгновенно пришла в восторг.
