— А с чего это ты взяла, что Конгресс уже сегодня не такой тупоголовый?
Она криво улыбнулась.
— Это, конечно, многое проясняет.
Температура в помещении была не низкой и не высокой, но их буквально трясло от холода.
Оцепенелый мир грозно молчал.
— Жалко твою квартиру, — посетовала Конни.
— Что?
— Сгоревшую твою квартиру, говорю, жалко.
— А-а. — Он безучастно пожал плечами.
— Я знаю, ты так дорожил ею.
— Она застрахована.
— Все равно. В ней было так уютно, все прибрано, разложено по полочкам, у каждой вещи свое место.
— Да? В тот единственный раз, что ты в ней побывала, если мне не изменяет память, ты назвала ее 'отлично благоустроенной тюрьмой', а меня 'блестящим примером сраного, суматошливого кретина, равных которому не сыскать на всем географическом пространстве от Бостона до Сан-Диего'.
— Не может быть.
— Именно так и сказала.
— Неужели правда?
— В тот раз, помнится, ты здорово на меня разозлилась.
— Скорее всего. А за что?
— В тот день мы арестовали Нортона Льюиса, — напомнил ей Гарри, — и нам здорово пришлось за ним погоняться, пока удалось загнать его в угол, а я не позволил тебе разделаться с ним на месте.
— Да, помню. У меня тогда руки аж чесались, так хотелось всадить ему промеж глаз пулю.
— Зачем?
Она вздохнула.
— Накипело в душе.
— Мы же его все равно в конце концов прищучили.
— А могло ведь и не получиться. Просто тебе чуть-чуть повезло. А этого подонка и пристрелить было мало.
— Согласен.
— А насчет твоей квартиры — это я так, со злости брякнула, я вовсе не это имела в виду.
— Именно это.
— Ладно, пусть так, но сейчас у меня другое мнение. Мир, в котором мы живем, дурной, и каждому из нас приходится приноравливаться к нему по-своему. Ты это делаешь лучше, чем я, намного лучше.
— Знаешь, что здесь сейчас происходит? По-моему, то, что психологи называют 'процессом обретения чувства локтя'.
— Господи, спаси и помилуй!
— И тем не менее так оно и есть.
Она улыбнулась
— А мне кажется, все это уже произошло намного раньше, несколько недель, а то и месяцев тому назад а сегодня мы просто признались себе в этом.
Немного смущенные таким поворотом событий, оба замолчали.
Гарри думал о том, сколько минут могло пройти с тех пор, как они убежали от отсчитывавшего секунды голема. Ему казалось, что час уже прошел, хотя точно определить время, в котором не живешь, было невозможно.
Чем дольше длилась Пауза, тем больше Гарри был склонен верить, что пытка их будет длиться ровно один час, как голем и обещал. Каким-то шестым чувством, рожденным скорее инстинктом полицейского, чем стремлением принять желаемое за действительность, он догадывался, что Тик-так не всемогущ, каким хочет казаться, что даже его феноменальные способности не беспредельны и что прилагаемые им усилия держать Паузу должны относительно быстро измотать его.
Постоянно растущее чувство внутреннего холода, которое доставляло им столько неудобств, могло означать не что иное, как то, что Тик-таку все труднее и труднее поддерживать их жизненные ритмы в мире, охваченном всеобщим оцепенением. Несмотря на все попытки их мучителя контролировать им самим созданную реальность, оба они постепенно и неуклонно превращались из подвижных фигур на шахматной доске в неподвижные.
Он вспомнил, как донесшийся из радиоприемника в машине хриплый голос буквально поверг его в шоковое состояние, когда он на бешеной скорости мчался из района Ирвин, где догорала его квартира, в Коста-Меза, где жила Конни. Но только сейчас он по достоинству оценил важность сказанных ему тогда бродягой-големом слов:
— Теперь мне пора немного отдохнуть, герой… отдохнуть… устал… немного вздремну…
Было сказано еще что-то, прозвучали какие-то угрозы, постепенно скрипучий голос стал убывать, усилились эфирные помехи, потом наступила тишина. Теперь Гарри неожиданно понял, что самым важным в этом происшествии было не то, что каким-то сверхъестественным образом Тик-так мог контролировать эфир и обращаться к нему по радио, а то, что даже этому сверхсуществу, обладающему почти божественным даром всемогущества, необходим, как и любому живому организму, периодический отдых.
Осознав это, Гарри вспомнил, что после каждого нового яркого и неожиданного появления Тик-така неизменно следовал промежуток времени, длиной с час и более, полного затишья, когда тот никак не проявлял себя.
'Пора отдохнуть, герой… устал… немного вздремну…'
Вспомнил он и то, как ранее, когда они еще находились на квартире у Конни, он убеждал ее, что любому социопату, даже обладающему сверхмощными, паранормальными способностями, присущи свои маленькие слабости и свои уязвимые места. В последующие часы, по мере того как Тик-так выделывал один трюк похлеще другого, его оптимизм относительно возможности счастливого для них исхода постепенно сошел на нет. И вот теперь он вспыхнул с новой силой.
'Пора отдохнуть, герой… устал… немного вздремну…'
Он уже собрался было поделиться этим своим обнадеживающим открытием с Конни, как та неожиданно оцепенела.
Так как рука Гарри все еще лежала у нее на плече, он вдруг почувствовал, что ее тело перестало дрожать. В какое-то мгновение он испугался, что холод так глубоко проник в нее, что, поддавшись энтропии, она стала частью Паузы.
Затем он увидел, что она наклонила голову, напряженно вслушиваясь в едва различимый даже в этой гробовой тишинe звук, который он, увлеченный своими мыслями, пропустил мимо ушей.
Звук повторился. Легкий щелчок.
Затем глухое поскрипывание.
Более отчетливый шлепок.
Все звуки были какими-то плоскими, и как бы прерванными в самом зачатии, подобные тем, которые они сами производили на всем дoлгом пути от прибрежного шоссе до этого заброшенного склада.
Конни, встревоженная, сняла свою руку с плеча Гарри, и он сделал то же самое.
Внизу по танцплощадке, пересекая застывшие тени и снопы застывшего света, между нетанцующими зомби и окаменевшими танцорами шагал бродяга-голем. Тик-так вошел в ту же дверь, что и они, точь-в- точь повторяя их путь.
4
Первым порывом Конни было тотчас отступить назад от перил верхней площадки, чтобы голем, посмотрев вверх, не заметил ее, но она подавила в себе это желание и осталась совершенно неподвижной.
