оценивал все, что им удалось сделать: он никак не мог простить себе того, что столько у него в подчинении бойцов было, а все трофеи — спаленная мельница и два убитых полицая! Это Витьке с Афоней, когда они вдвоем на фашистов нападали, было похвально и такое осилить, а отряду…
Нет, Григорий прекрасно помнил и того полицая, который лежал грудью на подоконнике, но убитым его не считал: может, только оглушило его взрывом гранаты?
Григорий так глубоко переживал свою неудачу, что деду Потапу лишь руку сунул, на секунду не задержался около него. Тот, похоже, не обиделся, даже не удивился холодности командира. Дед Потап, бережно пожав руку Григория, молча пересчитал глазами всех и зашагал рядом с товарищем Артуром, сзади которого Виктор с Афоней плелись. Некоторое время шагали молча, потом дед Потап все же спросил:
— Как оно там?
Товарищ Артур неопределенно повел плечами и буркнул:
— Чьими глазами смотреть.
— Так ведь, как я сужу, у вас потерь нету, — дипломатично заметил дед Потап, пытаясь завести разговор.
— Мельницу сожгли. И трех полицаев убили.
— А ты говоришь, чьими глазами смотреть! — обрадовался дед.
— Командир считает, что этого мало… Тьфу, разболтался с тобой, как баба у колодца!
Дед Потап не считал их сугубо деловой и короткий разговор похожим на бабьи пересуды, даже обиделся немного, но с вопросами к товарищу Артуру больше приставать не стал: разве из этого молчуна что нужное выжмешь? Он глазами отыскал Мыколу и поспешил к нему.
И опять мало проку: если верить Мыколе, то в Мытнице не только полицаев, но и фашистов было полно; они такую пальбу из автоматов и пулеметов подняли, что просто чудо помогло товарищу Григорию вывести отряд без потерь из того ада.
Расстроен был Григорий своими мыслями, поэтому, вернувшись в лагерь, сразу залез в свой шалашик и лег там, с головой укутавшись шинелью. Лежал в одиночестве и всячески казнил себя. Настолько был погружен в свои черные мысли, что не слышал, как к шалашу подошел дед Потап, не видел, как он, посмотрев на своего командира, осуждающе покачал головой и исчез. Невдомек было Григорию, что, жадно поедая похлебку, почти все бойцы роняли добрые слова в его адрес, а Ежик восторженно и уже какой раз рассказывал Марии о том, как Григорий в самый горячий момент боя сшиб его с ног, чтобы уберечь от случайной пули.
Григорию и в голову не приходило, что именно в эти минуты окончательно утверждался его авторитет.
За одни сутки жара, стоявшая, казалось, невероятно долго, сменилась ненастной погодой, бесконечно щедрой на дожди и прохладу. В лесу сразу стало так неуютно, что в голову невольно полезли мысли о доме, в котором обязательно есть широкая и горячая печь; и в ней весело потрескивают дрова, дразнясь красными языками пламени…
В первых числах июля такие мысли многим в голову лезли.
Спасибо штабу бригады — не давал возможности этим мыслям окончательно над всеми другими верх взять: что ни сутки, то новый боевой приказ. Вот и уходили из лагеря группы партизан. Не было за неделю таких суток, чтобы хоть одна группа не ушла на какое-то боевое задание.
А остальные — сиди переживай за товарищей.
Правда, пока все группы возвращались. И без потерь.
Каждый день этой недели в роте Каргина появлялся связной штаба, а сегодня вдруг сам старший лейтенант Пилипчук пожаловал. Сердечно поздоровался с Каргиным и сразу же распорядился, не стряхнув даже капелек дождя со своей плащ-палатки:
— Подымай роту, вот приказ.
Каргин, словно пакет с приказом ему передал обыкновенный связной, сначала прочел приказ и лишь после этого расписался на пакете в том, что он, командир роты Каргин, действительно получил его такого-то числа в столько-то часов и минут.
В приказе говорилось, что роте Каргина надлежит в полном составе следовать в деревню Зайчата, где привести в исполнение приговор, вынесенный трибуналом старосте-зверю; и еще — группу в десять человек предписывалось выделить в распоряжение старшего лейтенанта Пилипчука.
— К приказу ничего не добавишь? — все же спросил Каргин, хотя все в приказе было изложено кратко и очень толково.
— Деревня, куда пойдешь, больше на село смахивает. И ты начни с того, что блокируй все подходы к ней, чтобы…
— Выходит, вы меня с должности снимать приготовились, да в тайне это пока держите?
Пилипчук не ожидал от Каргина такой ехидной реплики, он только сейчас понял, что его информация могла быть истолкована как подсказка, и на какое-то время растерялся, замолчал. А Каргин, словно и не произошло размолвки, уже отдавал распоряжения дежурному по роте.
— Зря, Иван, злишься, ведь я тебе лишь обстановку рисовал, — начал оправдываться Пилипчук, как только вышел дежурный по роте.
— То, что мне сейчас знать положено, в приказе сказано. А прочее, детали разные, — для этого у меня разведка есть. Толковые ребята, не звонари. Да и я ни на зрение, ни на слух не жалуюсь. Лучше скажи, зачем тебе десять человек? Может, двумя или тремя обойдешься?
— Завтра на одной полянке у меня свидание. С тремя… На всякий пожарный случай и беру твоих.
— Кто те люди? С которыми встретиться надо?
— Говорят, представители какого-то партизанского отряда.
Каргин с недоумением взглянул на Пилипчука, попытался увидеть его глаза, но они упорно рассматривали голенища сапог, заляпанные грязью.
— Когда я со своими дружками к вам шел, вы нас тоже под автоматами держали? Для страховки, так сказать?
— О тебе мы многое знали. А эти… Откуда они в наших лесах взялись, если еще месяц назад мы одни здесь хозяйничали? Вот и приходится…
Он недосказал своей мысли. Да и лишним было бы это: Каргин мысленно уже одобрил осторожность командования бригады, в душе сам себе даже признался, что, окажись на месте Кости, тоже кое-какие меры предосторожности принял бы.
— Давай я вместо тебя с ними встречусь? — все же предложил Каргин, хотя заранее знал, что скорее всего получит отказ.
— Может, вообще бойца пошлем? Который вроде бы поплоше? Чтобы не так жалко было, если он от удара ножа или пули погибнет?
— Тогда… Вдвоем с тобой на то свидание заявимся! В четыре глаза знаешь как все разглядим?
— С тобой идти в паре — тоже нельзя: может и так случиться, что сразу два командира погибнут… А вообще-то не в четыре, а в шесть глаз глядеть буду. Ведь, по условию, мы трое на трое встречаемся.
— Дежурный! — зовет Каргин, распахнув дверь землянки. — Как там?
— Рота к походу готова.
— Тогда почему не докладываешь? — еще больше распаляется Каргин.
Вытянувшись в длинную и молчаливую цепочку, идет рота. С деревьев, ветви которых отяжелели от множества водяных капель, срывается вода, земля под ногами расползается или цепко хватает за сапоги, но люди терпеливо сносят все, шагая за разведчиками Юрки. Чувствуется, они даже с охотой снялись с обжитого места, где им были знакомы и уже изрядно поднадоели и каждое дерево, и каждый кустик; они были готовы вытерпеть или пересилить любое, чтобы только добраться до фашистов. А что не на прогулку вышли — это понимали все.
Во время этого марша, воспользовавшись тем, что Пилипчук почему-то шагал во главе колонны. Каргин и подозвал к себе Федора, сказал ему тоном, исключающим возражения:
— Старшему лейтенанту десять человек надо. А ты отбери пятнадцать и сам с ними топай. — Ожидал, что Федор хоть гримасой какой выдаст свое неудовольствие (он все еще обижался на Пилипчука за
