Что говорить, если сам Триярский после ухода из прокуратуры вынырнул юрисконсультом в одной из дочерних фирм, опоясавших Завод наподобие ожерелья.
Под гелиотидовой звездой родилось и выросло состояние Якуба Мардонова, начинавшего в середине 80-х на Заводе в уютной должности секретаря комсомольской ячейки… Одно время его считали сторонником Белого Дурбека и даже дарителем знаменитых ботинок. Однако, когда Якуб влетел в город вместе с Черным Дурбеком и его ватагой, такие предположения отвалились сами собой. Но, опять-таки, въехать — въехал, но дальше поехал своей дорогой; в охоте на горбунов и в других реформах Черного Дурбека не засветился. Когда же на городском рынке, в самом осклизлом его закуте, хромой дервиш впервые в городе прошептал имя Серого Дурбека…
Кстати, в историческом очерке по разумным причинам утаивалось, что все правители города, начиная с четырнадцатого века, были тюрками и носили имя «Дурбек», «Жемчужный князь». И что рано или поздно их жизнь обрывалась насильственным образом — если Дурбеки не отлипали от власти добровольно.
Триярский внимательно перечитал раздел о подземных пустотах, проточенных столетиями аномалии гелиотида; пустоты эти охотно обживали пастыри всевозможных вероучений, которых вместе с чумой, специями и крепкими славянскими рабами заносило в Дуркент караванами.
Перечитал и часть, касавшуюся мавзолея Малик-Хана. Даже отчеркнул карандашом предание, что этот Малик-Хан — один из трех святых ханов, пришедших на туй к юному пророку Исе, — то есть Мельхиор, как утверждалось.
Триярский срисовал план мавзолея, сложил листок и отправил его в тот же внутренний карман, где ожидали своего часа полученные от Аллунчика деньги.
Первой, несмотря на некоторую алфавитную натяжку, шла обильная статья под названием «Областной Правитель».
…Родился в семье простого дехканина, имеющего, естественно, княжескую родословную. Сразу же начал трудовую деятельность.
Ее, кстати, по тем временам можно было счесть нетрудовой: помогал папе-дехканину в подпольном цехе по обработке неучтенного гелиотида… «самоотверженно способствуя сохранению древних секретов отделки этого драгоценного камня».
Способствовать пришлось недолго — в один «черный-черный день» явились враги древних секретов и изрядно попортили предприимчивому дехканину его княжескую кровь. А Серого Дурбека отправили в школу тосковать по прерванной трудовой деятельности.
Однако уже вскоре пионер Дурбек в свободное от гранита науки время торговал пирожками.
…Триярский сам не заметил, как вошел в какую-то полудрему и читал ненужное — видимо, сказывался пропущенный кофе. Или выпить? — ведь новолуния он не видел, и …
Соблазны прервал телефон.
— Алло, Учитель, как здоровье? Черепашки? Давно не имел возможности вас увидеть.
— Ты еще жив, оболтус? — улыбнулся Триярский.
— Жив, жив! Хотя уже два часа умираю от голода.
— Ты еще спал полчаса назад.
— Учитель, я что — не имею право умирать от голода прямо во сне?
— Приезжай. Дело одно наклюнулось.
— Урра!
Триярский даже вздрогнул от такой струи восторга.
У Эля было чудовищное наитие на деньги. Он воскресал каждый раз, когда карман Триярского начинал оттопыриваться от каких-нибудь торопливых милостей Гермеса, и не исчезал, пока это карманное вздутие не разглаживалась. При всем при этом он продолжал искренне почитать Триярского, а тот, замкнувшийся в своих черепахах, порой нуждался в таком легком и услужливом компаньоне, как Эль.
Кстати, про Эля даже была статья в «Кто есть Кто». Юное дарование попало на скрижали Областной книги рекордов, накачавшись каким-то страшным количеством колы… Триярский вернулся к книге.
Собственно, читать биографию Серого Дурбека изначально не имело смысла — ее не было. То есть она была, но только — у других, включая княжескую кровь, черный день и пирожки. Это был такой способ разделаться с политическим недругами — присвоить себе какой-нибудь приглянувшийся ломтик их жизни.
То, чем действительно был и что делал Областной Правитель до крушения Черного Дурбека, не знал никто. Возможно, даже он сам это плохо помнил.
Говорили только, что в самый апофеоз Черного Дурбека, ветреным майским рассветом у здания Дурсовета остановился ГАЗик с московскими номерами. Из него вышли несколько застенчивых ребят в форме американских ВВС и один штатский в наручниках и с виду накуренный. О чем-то весело переговариваясь на неопознанном наречии, джигиты вошли в здание, затолкнув туда и штатского; никто их не остановил, даже уборщица, а один из охраны даже поделился огоньком. Через четыре минуты Черный Дурбек уже подписывал заявление об отставке, причем рука у него тряслась и буквы выплясывали что-то неприличное. Еще через пару минут, зажав в кургузой ладони несколько крупных гелиотидов, Черный Дурбек вылетал из окна седьмого этажа, и брусчатка центральной площади неслась на него, как нетерпеливая возлюбленная.
Естественно, ни Черный Дурбек, ни его не поддающаяся калькуляции родня, нахлынувшая к власти и так же быстро отхлынувшая от нее после неудачного прыжка своего патрона, — в «Кто есть кто» не значились. Всех их, вместе с их тяжелыми детствами, генеалогическими дебрями и прочими розами восточного карьеризма поглотила бронзовая фигура Серого Дурбека…
Фотографии.
Областной Правитель вместе с Российским Президентом на Переговорах по приданию Дуркентской Автономии «особого статуса»; левым плечом даже поместился президент того самого государства, в состав которого, если верить старым школьным картам, и входит Дуркентская АО.
А вот и «наш дорогой американский гость» (фото крупнее), явившийся из своего Овального кабинета на открытие Дома Толерантности в центре Дуркента. Областной Правитель подводит Гостю жеребца со вставными зубами из гелиотида; тронутый Гость отдаривается саксофоном и даже показывает, как на нем играть.
После статьи о Сером Дурбеке алфавитный порядок воскресал: под листающими пальцами стайками пролетали многочисленные Абаевы, Абдуллоевы, Абдурахмоновы…
Наконец на Триярского взглянуло круглое лицо с умело задрапированными залысинами. Лицо было как лицо — если не считать этих крупных глаз, вороватых и мечтательных.
«Акчура Дмитрий (2.10.1966, Дуркент), известный литератор, прозаик, драматург…».
Оставив этот перечень на самом его разгоне, Триярский соскользнул в нежную утреннюю дрему. В разрешенные дни он сражался с этой дремой с помощью чашки кофе (черный перец или тмин — по вкусу). Сегодня ему было не позволено… «Надо обязательно увидеть новую луну», внушает он Аллунчику, а она не слушает и все лезет ему в губы. Брось, какая луна… твоя луна — я, слышишь. А Акчура? Русланчик… ты ревнуешь… подожди… еще, вот здесь…
Триярский задремал, не дочитав биографию одного из углов известного всему Дуркенту любовного треугольника — писатель, издатель и его жена.
То, что букеровский лауреат и кавалер ордена Заратуштры Дмитрий Акчура имел какое-то отношение к исчезновению Якуба, можно было не…
Фолиант выпал из размякших ладоней и обрушился на пол, вспугнув бродивших вокруг Триярского черепах.
