хотели хвалиться? Тем, что я издаю его книги под своим…
— Секу-ундочку! Это ж какие такие его книги? Вот эти, что ли? — Марина Титеевна снова боднула кроссовкой недособранные листки. Потом вырвала из Акчуриных рук одну из книг и торжественно ею потрясла. — Вот они, книги! Вот это книги, а не эти… бумажульки, каракульки, в руку взять тошно, тьфу… Кто все это по стопочкам рассортировывает, а странички проставляет, корректору денежки платит, а девкам-наборщицам из этого Дома Толерантности; а редактор, Бог ей здоровья, еще по-христиански берет за страницу; а издательскую жену по ресторанам выгуливать? а контракты, контракты все эти заключать!
— …И гонорары за все это получать, — ядовито улыбнулся Акчура и посмотрел на Исава, изучая, какое действие произведет на него эта откровенность.
Исав выплюнул огрызок и снова принял вид зрителя. Не слишком, правда, заинтересованного — зевнул.
Зато Марину Титеевну эти «гонорары» как-то нехорошо ужалили:
— Да не смеши наро-од! Еле концы сводим, даже на машину не скопили, и… и, между прочим, этого твоего извращенца на эти гонорары и содержим по полному люксу… И шпро-оты ему, и витамины (покосилась на огрызок)… и бюро интимных услуг!
Акчура побелел:
— То, что мы с Исавом были когда-то… это никого, слышишь! не должно касаться…
— А я и не тебя под этим «бюро» имела в виду — остынь.
Акчура застыл:
— А кто… ты кого-то приводила, говори… Кто бюро? ты, что ли, это бюро?!
— Ну, я бюро.
Акчура расхохотался:
— Я… я-то думал, что это я… я его предал, и мучился, как дурак, как последний дур-ррак! а он… он-то, оказывается и знал это все — молчал, и еще с ней… Господи, да когда же это у вас все случилось? ха-ха…
— А прошлый раз и случилось, когда он тут с рукописями своими… шалил, — усмехалась Марина Титеевна, беспокойно посматривая на Исава. — Жалко его стало, не старик еще, ну и что, что графоман: что же его теперь от женщины совсем отлучать? Жалко стало… Да что ты все как помешенный смеешься?! — обиделась она, наконец.
Исав подошел к Акчуре:
— Это неправда.
Акчура замер на полусмехе; Марина Титеевна как будто обиделась еще больше…
— Та-ак! — Акчура повернулся к Исаву. — Наша уважаемая Валаамова ослица, наконец, отверзла свои… Так что там у нас неправда?
— Я не прикасался к твоей… мачехе. Да, предлагала… Уже почти обняла. Я тоже в первый… момент — обнял. И отказал.
— Так… Ха! Так обнял или не прикасался? Только честно — спал с ней? Спал?!
Тут рассмеялась Марина Титеевна, мелким и колючим смехом (Акчура хорошо знал этот смех и что от него можно было ждать):
— А я, к вашим сведеньям, и не говорила сейчас, что прямо спала! Жалела. Жалела, как дура… Эх-х! Чувствовала, что гомик, а пожалела… — бросила она Акчуре и, не останавливая смеха, втолкнула тряпку в ведро и собралась мыть полы.
Продолжить это полезное дело ей не удалось.
Акчура схватил ее за ворот и рванул к себе; увидев его безумные зрачки, Марина Титеевна прошипела:
— На мать руку поднял… На беззащитную, да?
— Ма-ать? Да вы путаете что-то, — Акчура все сильнее сжимал ее воротник. — Это вы отца в могилу отправили, беззащитная… Не смейте называться матерью, Ма-ри-на Титеевна!
— Отпусти… а кто вырастил… отпусти…
— Отпусти ее, Акчура.
Как всегда, слова Исава были неожиданными и с какой-то властью над Акчурой. Он ослабил хватку — мачеха вырвалась и со всей силой хлестнула по лицу Акчуры тряпкой:
— Ну, пожалеешь… Уж я все твои секреты с книжками всем на чистую воду…
И, не договорив, бросилась к выходу.
Оттолкнув Исава, Акчура в два прыжка нагнал ее и, уже не растрачиваясь на сжимание горла, сбил ее на пол. Замелькали удары.
— Полиция… — всхлипнула Марина Титеевна, прежде чем на нее обрушилась темнота.
— А она здесь.
Акчура поднял голову. Над ним возвышался молодой участковый в форме американских ВВС.
— Ну, кто так убивает, — посетовал участковый, одной рукой поднимая с пола тело Марины Титеевны. — Ах, уважаемый человек в городе, а убить по-человечески не может… Так это надо дэлать, — участковый собрался показывать как.
— Не надо…
— А! Понимаю, помэнялись планы. Ну, тогда у вас с ней будет много возни, много… — вздохнул незнакомец, возвращая тело обратно на пол. — Я вообще-то здесь по другому делу. Ермак Тимофээвич конвертик передал.
В трясущихся руках Акчуры оказался запечатанный конверт.
— Ермак Тимофеевич, сам? Как… вы меня здесь нашли?
— А работочка такая: находить кого надо, где надо и когда надо…
Отдав честь, участковый зашагал прочь, гремя в темноте подошвами.
— Ми… Митенька… — застонала мачеха. — Плохо… Митя, воды…
— Сейчас… сейчас, Марина Титеевна…
Час пятый. БЕГ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ
— Это он? — Эль весело затушил сигарету.
— Видимо. Обещала в одиннадцать. — Триярский тоже услышал шум мотора. — Основную интригу я тебе изложил. Стоп! то, что ты об этом думаешь, держи пока в себе; не вздумай выбалтывать в машине.
Эль выдал одну из своих фирменных недовольных рожиц («как знаете»), притормозил около зеркала, проверив прическу… и выбежал следом за Триярским.
Снаружи сигналили.
Вымуштрованный шофер подъехал прямо к калитке; садясь, Триярский заметил у него под глазом небольшую опухоль.
— Едем через Саробзор, — сказал Триярский.
— Это ж в два раза дальше! — возмутился легким тенорком шофер.
— Мне нужно тебя расспросить до встречи с хозяйкой.
— Не-е… Разговоры будете иметь с Аллой Николаевной. Мне достаточно хорошо пока платят, чтобы я молчал.
— Пока платят… Синяк, конечно, еще болит… но мозги-то она тебе не выбила, и ты понимаешь, что означает потеря …
— …хозяина! — вставил с заднего сиденья Эль. Триярский посмотрел на него. Эль послушно зажал
