рот ладонью.
— Не будем отвлекаться… как вас по имени? (Триярский заметил, что они все-таки едут через Саробзор).
— Лева.
— Итак, Лева. Вчера вечером хозяйка посылала тебя… куда? В офис она звонила, пара-тройка друзей тоже пожимает плечами… Следовательно, командирует к тем друзьям, к которым она не имела горячей охоты звонить… а также в те места, куда звонить бесполезно…
Ладони шофера стали оставлять на поверхности руля влажные пятна…
— Таких мест для солидных людей в нашем микро-городе не так уж много… «Монте-Карло»? Или «Веселый чебурек», но это попроще… У Малыша Шахруха — живая музыка и куча других очень живых вещей… Арт-клуб «Зойкина квартира», американцы хвалят… ну и «Гелио»… Так, «Гелио»? — Триярский неожиданно повернулся к Элю и послал этот вопрос ему…
Эль, наблюдавший физиономию шофера со всей ее сложной игрой в зеркальце, кивнул:
— Ага, «Гелио»… еще вернее — «Зойкина квартира».
— Не было его там, — процедил шофер.
— Не сомневаюсь. Но, чтобы получить эту ценную информацию, достаточно получаса, ну, часа, а не целую ночь — тебя ведь целую ночь не было… Город пустой, светофоры не мешают… да ты на них и днем не сильно реагируешь.
Машина и вправду летела. Согласившись на крюк, шофер отыгрывался скоростью.
— Следовательно, где-то ты провел больше времени… может, в «Зойкиной квартире»?
— Перекрывают! — взвизгнул шофер. — Перекрывают. Я же говорил, лучше по прямой!
Въезд на Проспект Ахеменидов (раньше Красных Ткачих) перегородил полицейский газик. Из газика выскочило грозного вида пузо в фуражке и замахало жезлом. На Триярского эти процессы за стеклом не произвели никакого впечатления.
— Кроме того, что Якуба там нет и не было, ты получил еще какую-то информацию?
— Получил! — высказался с заднего сиденья Эль.
— Да подожди ты, «игра со зрителем» еще не началась, — поморщился Триярский.
Проспект Ахеменидов стал стерилен, как пустыня; по крышам двух соседних пятиэтажек прогуливались снайперы, а пузо с жезлом и свистком уже не плевалось трелями, а только шевелило деревянными от служебного ужаса губами.
По умершему проспекту пронеслись мигалки. Потом еще мигалки — мгновенно отражаясь фиолетовыми бликами в мокром зазеркалье шоссе.
Наконец, мелькнули три серых автомобильных призрака, унося вдаль по проспекту тело Областного Правителя.
— Говорят, его возят в наручниках, — сказал шофер.
— И увеличили сегодня охрану… — задумался Триярский. — Короче, Лева, к тебе не подходил там один тип… обратившийся к тебе с «кавказским акцентом»?
Снайперы на крышах, пятясь, растворились в дожде; пузо закатилось обратно в свой газик и, выдав прощальную трель, уехало. Транспорт хлынул со всех сторон, мешаясь с пешеходами.
— Скорее, — газанул Лева. — В пробку вляпаемся, тогда все.
Но «Мерседес» легко проскочил проспект Ахеменидов и свернул на Бульвар Клинтона, бывший Фиделя Кастро.
— Что-то город сегодня подозрительно активно украшают, — Триярский кивнул на выводок гирляндо- развешивательных машин вдоль фонарей.
— Так объявляли, в пять будет «Отчетный концерт национальных меньшинств» в Доме Толерантности, по телевизору… — доложил всезнающий Эль. — От жизни отстаете, Учитель.
— Подальше бы отстать от такой жизни, — пробормотал Триярский. Потом, очнувшись (они пронеслись мимо Дома Толерантности, где действительно шло какое-то ковыряние и подготовка), посмотрел на шофера: — В двух словах: что он тебе сказал?
— В двух словах не скажешь.
— Одно слово: Якуб жив?
— Кажется, жив… Вспомнить надо.
Взлетели на пригорок. В лобовом стекле всплыл двухэтажный мраморный особняк.
— Учитель, это здесь нам обещали еще подбросить бабла? Так не светит.
Трияркский и шофер одновременно повернулись к Элю.
— Ну, не светит, — пояснил Эль.
— Неслабый у вас помощник, — присвистнул Лева.
— В чем дело? — Триярский посмотрел на шофера.
— Сейчас сами от хозяйки и узнаете…
Аллунчик вышла как призрак и вместо приветствия произнесла:
— Меня обокрали. Вытащили все деньги.
— Ну, вы теперь хотите сказать: нам что-то светит? — повернулся Эль к Триярскому.
Изнутри мраморный особняк казался еще более мавзолейным. Поднимались по лестнице (позолота, волосатые пальмы).
— Забрали только деньги, все остальное на месте.
Аллунчик назвала, высморкавшись, сумму.
— Упс! — Эль чуть не захлопал в ладоши. — Хотел бы, чтобы у меня тоже столько можно было украсть.
— Это тот самый придурок, на которого тебе нужны были деньги? — поинтересовалась Аллунчик.
— Этот «придурок» знал, что у тебя нет денег еще до того, как ты об этом сказала.
— ?
— Врожденная способность определять присутствие денег… Нет, не в каком-то именно месте, а в целом, у человека…
— Я феномен, — Эль слегка поклонился.
— Пять лет назад этот феномен чуть не оказался в колонии для несовершеннолетних, — заметил Триярский. — Потом встал на путь истины и скоро получит бакалаврский венок юриста… Честно говоря, не знаю, как он его на эту свою шевелюру натянет.
Аллунчик затеплилась тонкой улыбкой. Все-таки — красавица, и уши совсем не крупные, и не шедший ей великосветский панцирь, в котором она еще утром пыталась сверкать у Триярского, сейчас размягчился…
— Показывайте место происшествия, потерпевшая! — Триярский взял хозяйку за руку. Вспомнив про уразу, отпустил.
Место осмотрели. Аллунчик лезла под руки, мешала, уверяла, что это кто-то из своих:
— Может быть, даже Якуб… заехал… Но я совершенно без денег!
Триярский достал утреннюю пачку, отсоединил от нее половину:
— На три корочки хлеба, надеюсь, хватит…
— Хватит, — вздохнула Аллунчик, — но только ровно на три.
Эль вздохнул еще горше:
— Ну вот… только настроишься на вознаграждение! Послушайте…
— Алла Николаевна, — подсказал Триярский.
— … да, Николаевна! Почему бы вам, ну — не одолжить пока деньги… пока не найдется ваш муж с бумажником… ну хотя бы у шофера.
— У Левы?! — усмехнулась хозяйка.
— А что! Мне показалось, что у него…
— Тише! — Триярский вглядывался в телевизор.
