почему интенсивность ноолюминесценции, или, как ее еще называют, свечения Крупицына-Крафта, зависит не только от чистой физики процесса, но и от личности участвующего в процессе аниматора… Я доступно излагаю? Если выразиться еще более понятно, то все как раз наоборот: настройка физических параметров очень слабо влияет на интенсивность свечения, в то время как умение аниматора оказывает на нее в высшей степени значимое воздействие!
— Точнее, особенности его дара, — поправляю я.
— На этот счет есть разные мнения, — холодно замечает Тельцов. -
И было бы неверно…
— Верно, мнения есть разные, — киваю я. И твердо добавляю, вспомнив утреннее толковище с Дашкой: — Но мое — объективное.
Я нахально улыбаюсь. Тельцов пыхтит. Михаил Михайлович прыскает.
— Далеко пойдете, молодой человек, — замечает он, благожелательно кивая.
— Вашими бы устами, как говорится, — отзываюсь я.
— Так или иначе, факты именно таковы, — говорит Тельцов. — Чем глубже аниматор способен вчувствоваться в лежащее перед ним тело, тем эффектней результат.
— Тело, — задумчиво повторяет Михаил Михайлович. — Вот вы говорите: тело… Не правда ли? А скажите, это тело обязательно должно быть мертвым?
Мы молчим.
— В смысле? — недоуменно спрашивает Тельцов после долгой паузы.
Честно сказать, меня вопрос гостя тоже несколько озадачил. Но через мгновение я все же смог свести концы с концами — и уже, кажется, догадался. Вот у них какие надобности! Ну дают ребята!..
Михаил Михайлович с веселым вызовом смотрит на Никифора Степановича.
Никифор Степанович, морща лоб, смотрит на меня. Я пожимаю плечами.
— Вы что же имеете в виду? — спрашивает завкафедрой. — Э-э-э… так сказать… вчувствоваться в живого?
— Ну конечно! — отвечает Михаил Михайлович с оживлением ведущего, услышавшего от участника телевикторины верный ответ насчет того, сколько ног у черепахи. — Именно!
— А цель? — тупо спрашивает Тельцов.
— Видите ли, господа, — со вздохом отвечает Михаил Михайлович, — наш мир непрост. Подчас неприветлив. Более того — иногда он смертельно опасен. Но мы пытаемся сделать его пригодным для жизни.
— В частности, — замечаю я.
— Что?
— Я говорю, ваше ведомство, в частности, занято и этим. Не только этим, я хочу сказать.
Михаил Михайлович морщится.
— Напрасно вы так… Между прочим, если бы не усилия спецслужб, количество терактов возросло бы, по разным оценкам экспертов, раз в десять. Вы представляете, что это такое? Взрывающиеся трамваи… взлетающие на воздух магазины… школы… кинотеатры… Большую часть мы предотвращаем. Это факт. Теперь скажите, что значит — предотвратить теракт? Да всего лишь иметь информацию, что он готовится! Три правдивых слова — и жизнь продолжается! Дети учатся.
Хозяйки выбирают петрушку посвежее. Влюбленные пробираются к последнему ряду… Вот так, господа. Всего три слова! Помните, была такая игра? «Что, где, когда»? Вот и у нас похоже: где, когда, кто…
Михаил Михайлович замолкает, как будто подбирая верные слова, и грустно разводит руками.
— Я предвосхищу ваши вопросы. Мне кажется, что они уже вертятся на языке. Да, господа. К сожалению, правила игры таковы, что та сторона, что позволит себе благородство, немедленно проигрывает.
Даже не благородство, нет, господа. Какое уж там благородство, хе-хе… что вы!.. Всего лишь непозволительную роскошь быть хоть на йоту выше той бесконечной низости, с которой нам приходится иметь дело… А ведь мы не хотим проигрывать. Потому что за нами — вы. И именно ради вас мы готовы на все. Да, господа, на все. Подлог, обман, насилие, психотропные средства, пытки — это детские шалости в сравнении с тем, на что нам порой приходится идти… Да, господа.
Когда речь идет о жизнях ни в чем неповинных людей, вопросы абстрактной чести отступают так далеко!.. что вы!..
Молчим. Тельцов постукивает пальцем по спичечному коробку. Звук гулкий. Уж лучше б закурил, что ли…
— В чью же голову пришла эта светлая идея? — спрашиваю я.
— Какая?
— С которой вы к нам явились. Использовать аниматоров для получения информации о террористах.
— Вот видите! — торжественно кивает Михаил Михайлович. — Я же говорю: далеко пойдете.
— Далеко ходят те, кто угадывает неочевидное.
— Ну допустим, мне, — говорит он.
— Жаль. Вы кажетесь умней, чем на самом деле.
Михаил Михайлович оскорбленно вскидывает голову. Давай-давай.
Оскорбляйся. Не люблю я вас, сволочей. У меня три поколения предков в ваших мясорубках побывало. С переменным, так сказать, успехом. Все эти ваши ЧК, НКВД, МГБ, КГБ, ФАБО — да у меня от одного звука горло перехватывает!
— Я бы попросил выбирать выражения, — холодно тянет сей рыцарь плаща и кинжала.
— Так я же и выбираю, — удивляюсь я. — Я ведь и выбрал! Чудная, чудная идея, Михал Михалыч! А вот, к примеру, полезные ископаемые аниматорами искать — не возникала мысль? Или еще с другими галактиками связываться, а? Что? Очень хорошо было бы!
— Сергей Александрович! — укоризненно гудит Тельцов.
Я отмахиваюсь.
— Неужели вы не отдаете себе отчета, что это все фикция?
— Что — фикция? — скрипит Михаил Михайлович.
— Да все, в общем-то, что связано с нашим делом — это фикция.
Аниматор не умеет читать мысли — тем более в мертвых телах, где их полагаю, нет. Аниматор сам по себе не может получить никаких сведений о человеке — ни о мертвом, ни о живом. Для чего перед началом сеанса ему нужен информатор? Именно для того, чтобы вытрясти из него хоть какие-нибудь сведения о покойном. Все остальное — дело воображения. Чтобы сработал эффект ноолюминесценции, как уже отмечалось, не разгаданный пока еще наукой, нужны три составляющие — тело, неизвестным нам образом несущее на себе отпечаток разумной жизни, фриквенс-излучение и, наконец, воображение аниматора.
Воображение! Он всего лишь пытается наполнить собственную душу возможными некогда чувствами другого. Чувствами, а не знаниями! И даже если аниматору это удается, никто не знает, испытывал ли их человек на самом деле. Потому что очень вероятно, что аниматор все это придумал! Скорее всего, понимаете? В состоянии свойственного ему профессионального транса, без которого в колбе ни черта не загорится!
— Да, Михал Михалыч, — неуверенно тянет Тельцов, — Сергей
Александрович прав… Это более имеет отношение к искусству, знаете ли… все очень неточно… быть может, когда наука выйдет на…
— Вы, господа, довольно путано все излагаете, — сухо говорит Михаил
Михайлович, поднимаясь. — Но суть вашего к нам отношения я понял.
Дверь распахивается, и громила в плоховато сидящем костюме встает спиной к косяку, пощелкивая быстрыми взглядами то в кабинет, то вдоль по коридору.
Михаил Михайлович перешагивает порог и бросает, полуобернувшись:
— Прощайте, господа. Может быть, мы еще вернемся к этому разговору.
