финансовую победу. Однако Николай
Васильевич никак не валился, а все кочевряжился. Поиски подходящей ему по всем статьям квартиры продолжались уже три месяца, и было понятно, что отношения хищника и жертвы потеряли первоначальную остроту: успели друг другу осточертеть до невозможности.
— Так что неправильно?
— А то и неправильно…
— Что именно неправильно?
— А то и неправильно, — глядя в сторону, пробормотал Николай
Васильевич тем безнадежным тоном, каким неверующие читают молитвы. — У меня какой подъезд — видели? У меня дом ЦК… консьержка сидит… домофон. Холлы!.. — воскликнул он, оглянулся и показал на алюминиевый косяк: — Двери! Разве у меня такие двери?
Лифт долго стоял на шестом этаже, потом вдруг двинулся наверх.
— Опять за рыбу деньги, — ответил Константин. — А сколько метров теперь у вас, вы считали? А доплату считали? Вот смотрите. — Он стал привычно загибать пальцы: — Я вам за вашу четырешку в доме
ЦК уже купил двушку в доме ЦК для вашей дочери. Купил?
— Дом ЦК! — возмутился Николай Васильевич. — Это разве дом ЦК?
Это дом ЦК, да, согласен… только для дворников! Для шоферов!
Что вы сравниваете?! Дома ЦК тоже разные бывают. У меня дом ЦК — так это дом руководящих работников аппарата ЦК! А что вы дочке купили — это дом обслуживающего персонала аппарата ЦК! Есть разница?
— ЦК — оно и есть ЦК, — холодно возразил Константин. — Знаете, как мой приятель говорит?
— Да не надо мне ваших дурацких поговорок!
— Я в оттенках говна не разбираюсь! — все же закончил Константин.
Николай Васильевич шмыгнул носом, как беспризорник.
— Что говорить, что говорить… — пробормотал он.
— Двушка шестьдесят пять метров со всеми пирогами, — продолжал его агент. — Мало? Эту трехкомнатную покупаю — это что, не квартира? Я не могу разгрузить четырешку в доме ЦК и при этом купить вам двушку ЦК, трешку ЦК да еще дать денег. Я не фокусник. Давайте соблюдать хотя бы законы физики! Если в одном месте прибыло, в другом же должно убыть?
Николай Васильевич бросил на него возмущенный взгляд — должно быть, в свете происходящего упоминание законов физики показалось ему предельно циничным.
— Что говорить, что говорить…
— Вы просили — центр и чтобы не панельный. Вот, пожалуйста:
«Новокузнецкая», три минуты от метро. Кирпичный дом Моссовета! И сорок пять тысяч доплаты! И это все — неправильно?! Если неправильно, то знаете почему? Да потому, что мне ваша четырешка одни убытки принесет. Я вами бесплатно занимаюсь!.. Дело ваше.
Если неправильно — так и скажите: все, расселяться не хочу, не буду, квартиру, что дочери куплена, отдам, неустойку заплачу…
— Какую неустойку? — вскинулся Николай Васильевич.
— Обыкновенную. Что же, по-вашему, я сто двадцать тысяч на три месяца за просто так заморозил? Я двушку в доме ЦК зачем на свои бабки выкупал? Чтобы вам понравиться? Платите неустойку, и кончим на этом.
Загорелась лампочка первого этажа.
— Что говорить, что говорить… — трагически шептал Николай
Васильевич, совершая те мелкие телодвижения, что предшествуют посадке в лифт. — Понятно, понятно… За просто так ничего не бывает…
Скрежеща, стали раскрываться двери.
— Почему же? — ввинтил Костя. — А сыр в мышеловке?
Николай Васильевич и впрямь уже всех донял. Ныне мы направлялись смотреть объект недвижимости в пятый раз. Первые четыре к успеху не привели. Николай Васильевич приезжал один, потом с женой.
Зачем была нужна жена, я не понял: Николай Васильевич приказал ей стоять в коридоре, а сам блуждал по квартире; когда она из коридора задавала какой-нибудь вопрос — например, велика ли кухня, — Николай Васильевич резко ее одергивал. Каждый раз после просмотра он, неприязненно косясь на терпеливо стоящего за его спиной Константина, с горечью объяснял мне, что от стоимости квартиры напрямую зависит сумма получаемой им доплаты. Поэтому ему нужна квартира несколько дешевле. Кроме того, очень желательно, чтобы она была большей площади и, если это возможно, в лучшем доме. С консьержкой и ближе к метро. Я отвечал, что лично у меня в настоящее время таких квартир нет, крепко жал ему руку, с облегчением прощался — и всякий раз надеялся, что теперь уж навсегда.
Желающих прицениться было много, и я таскался на «Новокузнецкую» каждый божий день, привозя то каких-то неприветливых чеченов, после визита которых Елена Наумовна долго и громогласно пилила меня за неосторожность, то японца, которым Елена Наумовна долго и искренне восхищалась, поскольку ей удалось блеснуть своим английским, то парочку разряженных тульских бизнесменов, то шалых расселенцев с Кутузовского, то высокомерную жену мурманского адмирала, то молчаливого юношу на «ягуаре»… Затем снова звонил Константин и сообщал, во-первых, что Николай
Васильевич, будь он трижды неладен (вот заколебал так заколебал!), совершенно уже склоняется к нашему варианту, только напоследок хочет взглянуть еще разочек; а во-вторых — спрашивал, нельзя ли опуститься тысячи на три-четыре. Мы привычно морочили друг другу голову: Константин толковал, что, если б нам договориться с ценой, ему бы точно удалось уломать клиента; а я рассказывал байки, будто у меня на эту надоедную квартиру покупателей хоть отбавляй, того и гляди, внесут задаток, одни обещали вчера, да что-то пока не доехали — кто их знает: может, в пробку попали, — но все равно — о снижении цены не может быть и речи. На самом-то деле я уже давно уступил бы и три тысячи, и четыре, да не мог сломить Елену Наумовну: старуха, заливаясь непрестанным своим хохотом, твердо стояла на прежнем: соседи-де три года назад точно такую же квартиру продали вон аж на сколько дороже, и потому дешевить ей нет никакого резона… Снова приезжал Николай Васильевич, снова шатался по квартире, упорно отказывался снять пальто, прел, подробно осматривал углы и выглядел, по обыкновению, так, словно упал с Луны в страну обманщиков, точно знает, что его надуют, но жаль ему не грядущих убытков, а того лишь, что он не в состоянии догадаться, как именно его облапошат…
Я почему-то шагнул в лифт первым.
— Какой этаж? — обиженно спросил Николай Васильевич, помавая полусогнутым пальцем над кнопками.
— Шестой, как и раньше, — буркнул Константин.
С первого раза кнопка не сработала. Николай Васильевич издал негромкий звук недоумения и навалился на нее всем телом. При этом он задел меня локтем. Щелкнуло реле, двери поехали навстречу друг другу. Я прижался к стенке и независимо сунул руку в карман. Двери сошлись, где-то внизу загудел двигатель.
— Хоть лифт не исковеркан, — вздохнул Николай Васильевич.
— Нормальный лифт, — сказал Константин.
— Ну да.
Кабина отчего-то вздрогнула. Должно быть, высоко над нами наматывающийся на барабан трос, щелкнув, соскользнул с предыдущего витка.
— А понарисовали, понаписали… и все матом, все матом.
— У вас тоже лифты исписаны, — упрямо сказал Константин. — Хоть и ЦК.
Николай Васильевич отмахнулся.
— Что? — переспросил я.
Кабина покряхтывала.
— Еле ползет, говорю, — повторил Константин.
Лифт дернулся и встал.
— Ну, Господи сохрани, — пробормотал Николай Васильевич, снимая шляпу и проводя по лысине
