— Ужасно, — сказала Наташа, притворно хлопая глазами. Но и подозревая, что ее, как выразился бы Валерка, парят.
— Они ходили в одну и ту же школу. На Чистых прудах. Вы москвичка?
— Нет, — ответила Наташа с запинкой. — Но живу в Москве последние двадцать пять лет.
— Москва — красивый город, — дежурно заметил Виктор. — Что будете есть? Может быть, для начала что-нибудь рыбное?
— Да… что-нибудь легкое… на ваше усмотрение…
Виктор повернулся к официанту, который так и стоял у них за спиной. Тот позвал метрдотеля… Красива ли Москва? Наташа не любила этот город. Как хорошо встать спиной, наконец, к кондитерским храму Василия Блаженного и павильонам ВДНХ, к чудовищным византийским сталинским высоткам, к мелкому дурно одетому люду, вечно ждущему троллейбуса по всему грязному Садовому кольцу, к пирогам с капустой, ко всей этой никакой не социалистической и не капиталистической, а торгашеской и мещанской Москве, о чем говорит и ее новая архитектура… А лицом повернуться на юг, к чарующей и пышной, пылающей Мексике, барочной, а никакой не готической, как отчего-то пишут в Советсмком энциклопедическом словаре. Мексика — родина мира, так, кажется, говорила Солвейг Наташе в самолете…
Перед их столиком стоял метрдотель. В каждой руке у него было по чудовищу. Кажется, это были огромные лангусты. Чтобы продемонстрировать, что они еще живые, метрдотель ловко нажимал им на глаза — и твари поднимали и опускали плоские зазубренные хвосты.
— Который глядит на синьору? — спросил Виктор.
— Этот вот… Нет, тот.
— Гриль? Или духовка?
— Г-гриль, — ответила, запнувшись, Наташа, — но я же такого не съем.
— Как это говорят русские — запросто. — И Виктор что-то сказал метрдотелю. Тот повернулся и понес прочь этих еще живых морских гадов, раскрашенных природой в серо-зеленые с красным тона. И тут Наташа вспомнила, что утром вдоль пляжа, где она нежилась в шезлонге, длинной вереницей проплыли рыбацкие лодки. Может быть, именно они и поймали Наташе на обед лангуста?
— Синьора будет запивать лагнустов шампанским? Или спросить белого вина? Советую попробовать нашего калифорнийского…
— Валяйте, попробуем. И, знаете что, Виктор, перестаньте надо мной подтрунивать. И зовите просто — Наташа.
— С удовольствием. И вы еще не знаете — с каким.
Глава 25. С НОВЫМ ГОДОМ
Им подали большую деревянную подставку с соусами в изящных розетках, уксусом и оливковым маслом, им принесли две дюжины запеченных устриц и белого калифорнийского вина — на закуску. Устрицы были восхитительны, соусы очень остры, а холодное калифорнийское отдавало на вкус Наташи крымским мускатом.
Потом дошла очередь до лангустов, и Наташа удивилась, как скоро они были приготовлены. Тут за столом состоялся хирургический семинар — так показалось Наташе: Виктор учил ее есть лангустов. Собственно, с панцырем и клешнями Наташа справилась самостоятельно: отец с детства брал ее на Шарташ ставить верши на раков. Но на отдельном блюде им подали гору мелких конечностей, а также груду милых и сверкающих инструментов, на вкус Наташи похожих на гинекологические: щипцы, ланцеты, иглы разных размеров, совочки и миниатюрные ложечки, как для варенья.
— Это искусство, но доступное искусство. Никак не сложнее, чем есть палочками рис, — говорил Виктор, показательно манипулируя инструментами.
Наташа вынуждена была признать, что, хоть и бывала в китайских ресторанах, но всегда просила подать нож и вилку. Тогда Виктор попросил ее взять в руки щипцы и повторять за ним его движения. У Наташи получалось неважно…
Потом они ели барашка на вертеле. Потом еще что-то, Наташа уже не помнила, поскольку объелась. На десерт они решили перейти в бар. Расслабленная вкуснейшим обедом Наташа тут же согласилась на маргариту, и ей подали коктейль в огромном бокале, напоминающем вазочку для мороженого. Из бокала торчал неведомый бумажный цветок — на самом деле это была коктейльная трубочка…. Подобревшая и размякшая Наташа, естественно, стала говорить о своих детях. Но прежде осведомилась:
— А у вас дети есть?
— Я уже дед, — улыбнулся Виктор.
— А я еще нет.
— У вас это называется бабушка. Да, бабушка.
— Кто ваша жена?
— Моя жена умерла. Я вдовец…
Наташа было прикусила язычок, не зная, говорить ли слова сочувствия. Лишь подумала: вот отчего он так носится со мною, просто он — одинок, он очень одинок…
Она было заколебалась, проводить ли мучительный для любого мужчины показ детских фотографий, но Виктор перенес этот сеанс стоически, вежливо восхищаясь красотой Наташиных дочек. Как факир- шарлатан Наташа пропускала все снимки с Володей — сама не зная отчего. Виктор, конечно, заметил ее манипуляции, но не подал вида.
— Они у меня умные. Много умнее своей матери, куда мне до них, — несла Наташа хмельную ахинею, но Виктора, казалось, это даже трогало. Он лишь скромно заметил, что новые поколение неизменно теснят старшие, и с этим уж ничего не поделать.
— Младшая, представляете, с детства была настроена… как бы это сказать… на лингвистику.
— Быть может, она станет писательницей, — поддакивал Виктор.
— Однажды, ей было лет пять или шесть, она спрашивает меня: зачем папе перочинный ножик, если у него нет перьев? — И Наташа сама рассмеялась — как ей казалось, обворожительно. — Или вот: она услышала по телевизору, как вертолеты назвали винтокрылыми машинами. И спросила: почему они крылые, если крыльев у них нет?
Тут Виктор озаботился, чтобы маргарита была повторена, поскольку Наташа, не заметив, высосала предыдущую до дна..
— А старшая так и вовсе говорит на каком-то неведомом мне языке. Вы вот можете мне сказать, что такое супер-пупер? Ну, супер она употребляет через слово по любому поводу. Но что такое пупер?
— Наверное, это лишь для рифмы, — предположил Виктор…
Они еще поболтали — как раз под вторую Наташину маргариту, — а потом Виктор, взглянув на часы, предложил:
— Давайте поднимемся в ваш номер.
— Зачем, — насторожилась Наташа, несколько даже протрезвев.
— Вам надо принять душ и приготовиться к празднику. Потому что сегодня я приглашаю вас на новогоднюю фиеста мексикано.
— На мексиканскую фиесту?
— Именно. С карнавалом и фейерверками…
— Ура! — захлопала в ладоши Наташа, ловя себя на том, что с Виктором она и впрямь ведет себя как глупенькая маленькая девочка. Когда в последний раз она могла себе такое позволить. Быть может, с Гошей, но как же это было давно!..
Дверь номера открылась — там горел свет. И — екнуло Наташино сердечко — на кровати лежало немыслимой красоты шелковое платье: голубое с тремя вертикальными синими полосами. Как он догадался, как он мог догадаться? Она обернулась, и на глазах у нее были слезы. Но Виктора в номере уже не было.
Наташа еще не успела толком примерить платье, опасаясь — не будет ли оно узко ей в бедрах, как раздался звонок. — С Новым годом, Наташа, — сказал голос Виктора в трубке. — Я жду вас через час в
