Ну что ж, предание о золотом веке – вечный спутник человечества. Люди никогда не бывают довольны настоящим, а поскольку опыт не позволяет им питать серьёзные надежды на будущее, они льстят прошлому и там воображают себе рай. Нипочём бы не подумал, что и Белобокин подвержен этой грёзе. Мы снова выпили.
– Скажи мне, светлая голова, – решил я подлизаться к Вове, чтобы на всякий случай усыпить его бдительность, – почему все начинания Курёхина, какое ни возьми, имели склонность пусть не всегда разрушительную и ниспровергающую, но обязательно провокативную – нарушающую равновесие, спокойствие, привычную трёхмерность? Откуда этот интеллектуальный бомбизм?
– Я же сказал, – вновь хрустнул сушкой Вова, – он был необыкновенный человек.
– И что это объясняет?
– Всё. – Глаза Белобокина уже горели хмельным огоньком. – Что чувствует обыкновенный человек в уравновешенном, стабильном, трёхмерном мире, полном незыблемых авторитетов?
– Что?
– Обыкновенный человек чувствует себя защищённым. А что в этом же случае чувствует необыкновенный человек?
– Что?
– Он чувствует себя обыкновенным человеком. Розовой свинкой.
Эта, в сущности, простая мысль поразила меня своей глубиной и завершённостью – в самом деле, тему можно было считать закрытой. Что я, собственно, хотел узнать? Какие откровения надеялся услышать? Думал напасть на след? Но какой ты, в задницу, вольный камень, если оставляешь следы?
стремительно летели из динамиков прозрачные звуки «Детского альбома».
– Пойду сменю в аквариуме воду, – заявил Вова, направляясь к туалету – он был мастер на изящные иносказания.
3
На столе лежала газета, многотиражный еженедельный дайджест, сложенная так, что первой в глаза бросалась статья о русском ваятеле Белобокине, утёршем нос всему международному скульптурному сообществу, – в то время как остальные постигали традиционные материалы от бронзы до хлебного мякиша и от квебрахо до пустых пластиковых бутылок, он взял в качестве сырья стихию – огонь. Статья называлась довольно поэтично: «Динамитчику от Прометея». Понятное дело – Вова полной грудью вдыхал долгожданный фимиам.
В ожидании хозяина я стал просматривать газету. На следующей полосе было напечатано интервью с председателем Центробанка, где тот суматошно и неубедительно, как пойманный за руку воришка, открещивался от слухов о массовом введении в оборот золотых червонцев и серебряных рублей. Главный аргумент в пользу нецелесообразности подобной реформы вообще лежал в какой-то боковой, вспомогательной плоскости: мол, в эпоху электронных денег чеканная монета окончательно потеряла актуальность. Выходило – можем, но зачем?
– Дурак, – сказал я вслух и перевернул страницу.
Тут открывался чудесный вид на весьма объёмный текст, снабжённый вымученным фотоколлажем, который (текст) заинтересовал меня куда больше, нежели акафист русскому Прометею и лепет председателя Центробанка. Это была довольно необычная трактовка египетского мифа о великом путешествии Ра на Ладье Вечности по Нилу небесному, текущему по животу Нут, и подземному, катящему воды сквозь царство мёртвых – Дуат. Впрочем, дневной путь солнечной Ладьи не слишком занимал автора, поскольку тут всё было относительно ясно – имперские будни, – зато опасное ночное плавание комментировалось подробно и с выдумкой. По существу, главная идея сводилась к следующему: освящённый традицией миф содержит в себе зерно сакрального знания, провиденциальное послание – в образе расположенного за гранью западного горизонта загробного мира Дуата описана Америка, и змей Апоп, чудовищный враг света, способный выпить подземный Нил и посадить на мель солнечную Ладью Ра, – её господин.
В Центральной Америке археологи встречают изображение змеи едва ли не на каждом шагу: ворота храма воинов в Чичен-Ица охраняют изваяния двух огромных змей, гигантские змеи поддерживают стены храма Кецалькоатля в Теотиуакане, змея, изготовившаяся к прыжку, стережёт храм возле города Ченес в мексиканской провинции Кампече, в Цама-Тулуме, на западном побережье Юкатана, две змеи, взметнувшие головы вверх, хищно целятся на восход, а две змеи со склонёнными головами обретают покой после заката...
Чудовищный змей доминировал в культуре месоамериканцев (Месоамерикой, по аналогии с Месопотамией, профессор Киргофф называл особую культурно-географическую область, расположенную в доколумбовой Центральной Америке) со времён ольмекской цивилизации, древнейшей из известных на этой территории, то есть с середины второго тысячелетия до Рождества Христова (хотя многие учёные, и в частности майянист Майкл Ко, утверждают, что культура всех народов Месоамерики восходит к некой «культуре-родоначальнице», столь далеко отстоящей от наших дней, что археологам, вероятно, уже никогда не удастся обнаружить каких-либо материальных свидетельств её существования). Сходные образы, в том числе и довольно странные – змея с торчащей из пасти человеческой головой, – прослеживаются в культуре тольтеков, сапотеков и майя. Что уж говорить об ацтеках: помимо Кецалькоатля, Пернатого Змея, воспринятого от предшественников, они имели и своих змееподобных божеств – Чикомекоатль, что значит «Семь змей», и мать-землю Коатликуэ. Словом, змеиные мотивы безраздельно главенствовали в области мифологических и культурных понятий месоамериканцев, а между тем в представлении египтян вход в Дуат, равно как и ворота всех его двенадцати номов, охраняли именно огнедышащие змеи-демоны и змееподобные боги – в частности змееголовый Нехебкау, змей по имени Страж Пустыни, змей-хранитель пятых врат Тот, Чьё Око Опаляет и пятиглавый змей, именуемый Многоликим.
Далее в статье отдельно рассматривался образ Кецалькоатля. Для жителей Месоамерики Пернатый Змей являлся поистине универсальным божеством – он был владыкой ветра и хода времён, правил чудовищами и светом ночи, обновлял в деревьях и травах жизненные соки и наделял силой наркотические растения, повелевал водой и рябью на её поверхности. И что особенно интересно, Кецалькоатль являлся воплощением Венеры, сторожевой утренней звезды, чей одинокий свет на небосводе предупреждал о скором появлении неумолимого солнца. Между тем известно, что в традиции средневековой Европы утренняя Венера, последняя звезда, гаснущая на востоке, называлась Люцифером, в то время как вечерняя Венера, первая звезда, загоравшаяся на западе, носила имя Геспер. То есть по этой аналогии легко можно соотнести Пернатого Змея с князем тьмы. Кроме того, Кецалькоатль покровительствовал врачеванию, астрономии, архитектуре, обработке драгоценных камней и другим ремёслам, наукам и искусствам, то есть тем сферам знаний, которые, согласно книге Еноха, были открыты людям непосредственно падшими ангелами. Характерно также, что по ацтекским мифам роль создателя отводилась как раз не «доброму и справедливому» (к человеку) Пернатому Змею, а «коварному и безжалостному» Тескатлипоке, богу судьбы, чьё имя можно перевести как «Затуманенное Зеркало». При этом грозный Уицилопочтли, бог солнца и небесный покровитель народа ацтеков, в союзе со «злым» Тескатлипокой находился в непримиримой вражде с Кецалькоатлем, который неизменно стоял в пантеоне месоамериканцев с ними вровень. Более того, Пернатый Змей, в отличие от Уицилопочтли и его камарильи, не требовал человеческих жертвоприношений – те же всё время алкали вырванных из груди живых трепещущих сердец. То есть Кецалькоатль был богом человека, пришедшим в мир ради человека, чтобы во имя грядущего торжества человека над силами вселенной стать его помощником и заступником, в то время как бог солнца оказался неумолимым кровожадным деспотом, мучителем людей, питающимся их страхом, – добро и зло здесь просто поменялись местами. Воистину, это был перевёрнутый мир, мир антиподов, мир, поставленный с ног на голову, –
Североамериканские индейцы тоже почитали змею, как главнейшее божество, что свидетельствует о том, что и у них, и у месоамериканцев был один господин, но материалом, при помощи которого они славили своего кумира, была земля, а это не столь устойчивая перед вечностью субстанция, нежели ольмекский и ацтекский камень. И тем не менее свидетельства остались... Потомки первых переселенцев из Старого Света, продвигаясь в глубь новых земель, встретили в верховьях Миссисипи странные сооружения в виде
