выборах, но и вообще. “Взрастил гада!” – это явственно в Кузином взгляде читалось. Прилизанный Боб в расшитой косоворотке стоял, за ним юные амазонки гарцевали верхом.
Надпись: “Будущее России”. Неужели – оно? И толково так сделано было: плакаты Кузи мелькали перед глазами тех, кто улетал. А если, мол, ты в Россию возвращаешься – значит, Боб.
– Всадницы Апокалипсиса! – стонал Кузя. – Твой Боб конно-спортивный центр им открыл. Весь город засрали уже!
– Но, говорят, – произнес я несколько отстраненно, – он вроде собирается из навоза кизяки делать. Печки топить… При повышении тарифов… для бедных людей…
– Из всего деньги делает! – Кузя сказал злобно.
Не помирить их. Хотя обоих люблю. Но меня сейчас другое глодало.
И наконец, не выдержав (мы уже среди каменных громад мчались), Кузю спросил:
– Ко мне ты не заходил случайно?
И замер.
Кузя не отвечал – видно, сердится на меня из-за Боба… но не могу я так – человека забыть!
– …Заходил, – после долгой паузы Кузя буркнул.
– Ну… и как там? – вскользь поинтересовался я.
– Фифти-фифти, – сухо Кузя сказал. Потом вдруг заулыбался: – Она что у тебя – в бюсте Толстого шкалики прячет?
– Заметил?! – Я тоже обрадовался почему-то, хотя вроде особо нечему тут радоваться.
К дому подъехали.
– Ну… звони, – сказал Кузя миролюбиво.
“На ее почве” помирились. На что-то, оказывается, годится она.
Кузя умчался, а я тупо стоял. Вдохнул. Выдохнул. На витрину смотрел.
“Мир кожи и меха”. “Мир рожи и смеха”! Не зайти туда уже никогда?
Нет нас уже на свете? Как молодежь говорит – “отстой”? На витрине шинель шикарная, в которую я все “войти” мечтал, как Акакий
Акакиевич, – под руку с пышной дубленкой шла. Иногда я Нонне показывал: “Вот это мы с тобой идем!” – “В прошлом?” – усмехалась она. “Нет. В будущем!” – говорил я. Вошел! Валюту в кармане нащупал.
Вот так. Все равно деньги Толстому достанутся. А так – с какой-то радостью к ней войду!
Вышел с дублом в пакете. Оглянулся на витрину. Шинель там осиротела моя… Ну ничего. Главное – как в жизни, а не как на витрине!
Поднялся по лестнице. Отпер дверь, жадно втянул запах… Как в пепельнице! Курит, значит?.. Но это, наверно, хорошо? Закрыл, брякнув, дверь. Тишина.
– Венчик! – вдруг раздался радостный крик.
Ставя ножки носками в стороны, прибежала, уточка моя! Боднула головкой в грудь. Обнялись. Потом подняла счастливые глазки.
– Венчик! Наконец-то! Где ж ты так долго был?
Я глядел на нее: плачет. И сияет. Вот оно, счастье, – не было такого ни после Парижа, ни после Африки! “Заслужил?” – мелькнуло робкое предположение. Впрочем, причина счастья скоро открылась: Настя вышла.
– Привет, отец!
– О! И ты здесь! – воскликнул я радостно.
Настя усмехнулась: а где же ей в такой ситуации еще быть?
– Дорогие вы мои! – обхватил их за плечи, стукнул шутливо лбами.
Причем Настя, поскольку на голову выше была, торопливо пригнулась.
– К сожалению, я не сразу приехала, – выпрямляясь, сказала Настя. -
По телефону она вроде нормально разговаривала.
– А… так? – спросил я.
Настя, вздохнув, махнула рукой.
– Что ты, Настя, несешь? Мы же договаривались! – Нонна, блеснув слезой, попыталась вырваться из- под моей руки.
– Ну все теперь нормально, нормально! – Я поволок их вместе на кухню, хотя каждая уже, злясь на другую, пыталась вырваться. Однако доволок. – Ну? Чайку?
Глядели в разные стороны. Чаек, боюсь, придется делать мне самому.
Причем – из их слез: вон как обильно потекли у обеих. Хотя Настя, закидывая голову, пытается их удержать. Видимо, отдала все силы матери, больше не осталось. Ну что же, пора приступать. Никакого чуда без тебя, ясное дело, не произошло. Чудо надо делать. Так что – считай себя отлично отдохнувшим и полным сил.
– О! Так у меня подарок для тебя! – Я встряхнул Нонну.
– Да? – шмыгнув носом, проговорила она. – А какой, Веч?
Я гордо внес дубленку в мешке.
– О! – сказал я и начал вынимать ее, вытащил только рукав, как Настя отчаянно замотала ладонью: нельзя!
Поглядев на нее, я медленно запихнул рукав обратно… Нельзя?
Видимо, Настя имеет в виду, что в новой дубленке та сразу умчится, а потом ее не найдешь? А я-то хотел!.. Не подумал? Кинуть в сундук? Я так и сделал. И пускай! Нонна, кстати, между тем тоже мало проявила интереса к предмету: глянула на пакет вскользь и равнодушно отвернулась.
Всегда я так: лечу радостно – и мордой об столб!
Отряхнемся. И начнем веселье сначала.
– Ну что тут у нас? – лихо распахнул холодильник. Лучше бы я этого не делал. Пахнуло гнильцой. “Ты, Нонна, гений гниений!” – шутил я, когда мог еще об этом шутить. “Ну ты, Веча, мне льстишь!” – отвечала она весело, пока могла еще веселиться.
– Ну, так… Значит, в магазин мне идти, ждранькать готовить вам? – проговорила Нонна зловеще. Настя за ее спиной замахала рукой: ни в коем случае!
– Ну, давай я схожу! – произнес я оживленно.
– Нет уж, не надо одолжений таких! – злобно проговорила она и закрылась в уборной.
Мы с Настей переглянулись в отчаянии: неужто все наши усилия напрасны?
– Ты пойми, – губы у Насти дрожали, – одну я не могу оставить ее: дед никакого внимания не обращает. А с ней идти – убегает, потом лови ее!
– Спасибо тебе! – подержал ее за плечо.
В коридоре стало шарканье нарастать. Отец приближается. Вошел. Любой напряженный момент под его цепким взглядом из-за кустистых бровей в десять раз напряженней становится. Мог бы что-то сделать тут, пока не было меня, как-то посодействовать порядку! Никакого внимания!
Весь в высоких мыслях погряз! В реальность с кислой миной выходит.
– Привет, отец! – произнес я бодро. Как-то он не прореагировал на мой приезд. Значимости этот факт не обрел.
Он посмотрел на пустой стол. Повернулся. Мол, нечего зря время терять!
– Погоди, отец, – положил ему на плечо ладошку. – Сейчас мы сварганим что-нибудь.
Кивнул криво. Глаз не поднимал. О господи. Неужели теперь его проблемы пойдут? Одни еще не решил – хватают другие? Ну а как? Так что лучше тебе считать отлично отдохнувшим себя, полным здоровья и сил. Так и условимся.
– Сейчас какой месяц? – наконец сипло он произнес.
– Ноябрь. А ты не помнишь, что ли? – я несколько раздраженно спросил. Боюсь, что сил и здоровья у меня не так много, как хотелось бы.
– Это какой месяц считается? Зимний? – произнес он.
Решил покуражиться? Всю жизнь высчитывал сроки сева с точностью до дня и не знает – какой зимний месяц, какой осенний?
– А что? – сдерживаясь, спросил: его долгие паузы невозможно терпеть!
– Да надо бы в сберкассу сходить, разобраться там, – произнес упрямо. -…Вдвое пенсию урезали у
