Прям летала от счастья!
– Ну что… уезжаем, я слышал? – улыбаясь, вышел отец.
Мы посмотрели в окошко… Все пожелтело, пожухло. Пора.
– Да, – сказал я ей, пытаясь перестроить свои мысли на городскую жизнь. – С Битте-Дритте договориться – большая удача!
Долго он хорохорился перед нами и, даже когда закончил наконец реставрировать свой “хорьх”, вывезенный им из Германии и предназначенный, как он уверял, лишь для высшего командования… долго отказывался на нем ездить. Тем более невозможно было даже заикаться о поездке на “хорьхе” в город.
– Да там все с ума сойдут, постовые застрелятся, если я на
“хорьхе” в город приеду! – хвастался он.
– Пообещала кое-что ему! Проныр-ливая я! – хвасталась жена.
Что, интересно, она ему обещала? – разволновался я.
– На когда договорилась-то? Собраться-то хоть успеем? – строго спросил я.
– Думаю, сто раз успеем! – проворчал отец.
И фактически оказался прав. Сто не сто – но два раза подряд мы успели упаковаться – первый раз наспех, второй раз – более тщательно.
– Ну что? – Запыхавшись, я присел на громадный бельевой узел. -
Где твой… ездок?
– А вон он, – беззаботно сказала Нонна. – У Надюшки своей торчит!
Так… И сколько же он там проторчит?
На всякий случай я заглянул в гараж: может, главные приготовления уже позади? Но “хорьх”, как и прежде, был задвинут в дальний угол гаража. Голый по пояс Оча – с боевым шрамом на груди, оставшимся на память,- мыл из шланга бетонный пол.
– Битте говорил тебе чего-нибудь… про сегодня?
– Что он может? Бэздэльничает, как всегда!
– Ясно.
Перейдя переулок, я открыл калитку Надюшки, которую Битте когда-то в порыве вдохновения всю изрезал узорами.
Хозяйка сидела в широком кресле, сделанном под старину, полностью заполняя его своими манящими формами. Кресло это ей доставил опять же пылкий любовник, когда он блистал в театре в роли монтировщика.
Битте-Дритте гордо расхаживал перед ней, однако полного счастья у них не было. На низенькой скамеечке у ее ног сидел Савва в пятнисто-болотистой форме (приступил уже, видно, к работе?) и огромным десантным ножом задумчиво строгал прутик, явно намекая на то, что прутик – это так, проба лезвия! Да, сложный завязан узел! Кровосмешение часто чревато кровопролитием!
Савва пренебрежительно отбросил прутик (да, лезвие острое!) и уставился своими мутными очами на негодяя.
– Если уж ты живешь… с ней! – прохрипел Савва (слово “мать” прозвучало бы тут кощунственно – Савва это ощущал). – Так и переезжай сюда, со всем хозяйством… вещи перевози! А так… -
Савва подобрал другой прутик и зловеще начал стругать.
– Какие у меня вещи? Все вещи -… да клещи! – хорохорился Битте.
– Да где у тебя клещи-то? – любовно глядя на Битте из глубин кресла, проговорила Надюшка.
Поняв в очередной раз, что эту преступную связь не разрубить никаким кинжалом, Савва резко, мускулисто поднялся со скамеечки, мастерски сунул нож в ножны и, гулко стукнув калиткой, ушел.
Да, уже осеннее эхо! Все голое вокруг.
– Ты лучше вон… делом займись! – указала Надя в дальний угол двора. – Давно ему говорила: зачини сетку! – Ко мне повернулась:
– Так нет, дождался! Вот в такую дырку, – она сложила колечком пальчики, – хорь пролез… ну прямо как червяк просочился, – и двух кур задушил! А этот все… красуется! – снова влюбленный взгляд на Битте. А говорят, не существует больше любви!
– Какой хорь? Я с людьми на сегодня договорился! – сурово проговорил Битте, кивнув на меня.
Надюшка махнула пышной и все еще красивой рукой.
– Давно этого раздолбая в шею бы выгнала, – доверительно сообщила она мне, – если бы он по ночам со мной такое не вытворял!..
Тут я даже зарделся, впервые за последние двадцать лет. Видимо, зачислили меня уже в летописцы поселка, раз доверили еще одну из его жгучих тайн!
Из бани в дальнем, завалившемся углу двора вдруг вылезло – почти на четвереньках, иначе не вылезти – Третье Тело России, распарившееся, довольное.
– Ух! – присело на топчан.
– Какие вообще планы? – строго осведомился у него Битте.
– На чемпионат еду, в Германию, на той неделе, – доложило Тело.
– Ты там аккуратней, гляди, – инструктировал Битте. – Смотри там… Третьим Телом Германии не останься!
– Слушаюсь! – усмехнулось Тело.
– Пошли! – сказал Битте Надюшке, кивнув в сторону бани. – Через полтора часа едем! – сказал он мне, удаляясь в страну блаженства. Эти полтора часа он отмерил, очевидно, для совершения главного мужского подвига.
Я вернулся к своим.
– Через полтора часа… обещает! – сообщил я жене. – А где батя?
Она кивнула, вздохнув, на гараж… Где, где… Известно уже, где он проводит теперь свободное время. В гараже! Неожиданный поворот.
…Однажды мы сидели на скамеечке с ним, и он уже добивал меня своей лекцией о науке селекции.
– Ну, ты понял хоть что-нибудь? – кипятился он. – Слушай тогда дальше!
Краем глаза я замечал, что Оча высунулся из гаража с отверткой в руке и давно уже с интересом к нам прислушивается.
– А я вас понял! – вдруг лукаво проговорил он.
Отец изумленно вытаращил глаза:
– Ты?! Разбираешься, что ли?
– Я там у себя… сельхозинститут закончил! – гордо проговорил
Оча. И влип.
Теперь его тяжелый механический труд по ремонту автомобилей сопровождается, как правило, сложной лекцией по сельскому хозяйству… иногда эти лекции превращаются в экзамен. И сейчас, похоже, ему нелегко.
– Все эти ваши мерристемы… чушь! – грохотал в гараже батя. -
Так… теория одна! А ни одного сорта так и не выведено – мало ли что можно наплести!
Оча что-то говорил, оправдываясь.
– Чушь! – гремел батя. – Все чушь!
– Надо его вытаскивать оттуда! – сказал я жене. – Что он… последние минуты на даче… проводит в гараже?
– А давай – на лодочке покатаемся? – предложила она. – Простимся с озером.
– Ну, давай… только ты весла проси.
Так мы и не научились с батею просить весла! Душевности в нас мало- вот что! Но сегодня, в день отъезда, вдруг начать вываливать душевность, которую все лето скрывал… как-то неловко! Вот уж на следующий год, если вернемся сюда, – сразу начнем с душевности! Надеюсь, тут уже не будет ни просто мук, ни мук творчества. Будем веселиться!
– Ладно, я возьму, возьму… Не беспокойся! – Она уже затопала своими ножонками к калитке.
Потом я наблюдал, как она стоит перед их крыльцом и Савва и его жена, шутливо отпихивая друг друга, что-то весело говорят. Нонна улыбается, кивает маленькой, расчесанной на прямой пробор головкой, внимательно слушает, снова кивает. Огромные весла торчат у нее за спиной.
