Столешница обтянута кожей, по бокам две тумбы, в каждой по три ящика. Он пошарил под правым нижним. Дерево шероховатое. Занозил палец, выдернул занозу и пососал ранку. Потом точно так же пошарил под левой тумбой. И, едва просунув руку вглубь, тут же нащупал их. Они зашуршали от его прикосновения. Тогда Амальди поднялся, отодвинул письменный стол от стены, чуть наклонил его и посветил фонариком на дно тумбы. К дну несколькими канцелярскими кнопками были пришпилены три высохших листка.
Амальди подошел к телефону, и на шестом звонке Фрезе взял трубку.
– Спишь?
– Со мной это иногда бывает.
На фоне его голоса Амальди расслышал сонный женский.
– Извини.
– Да ничего.
– Я кое-что нашел. Но один тут не справлюсь.
– Ты где?
– В антикварном магазине.
– Сейчас пришлю кого-нибудь.
– Хорошо.
– Что, паршиво сработали?
– Не то слово.
– Чудненько.
Через двадцать минут прибыла та же группа, которая обыскивала магазин. Двое новичков, которым Фрезе явно намылил шею, вошли сутулясь и затравленно озираясь. Самого Фрезе с ними не было. Остался в тепле досыпать со своей женщиной. Амальди не произнес ни слова. Он только провел агентов к столу и показал им свою находку. Они сначала сфотографировали дно письменного стола, потом осторожно разложили кнопки и листки в пронумерованные мешочки.
– Обыщите все заново, – ледяным тоном выразил Амальди свое неодобрение, перед тем как выйти.
Дома на автоответчике было два сообщения. Первое безмолвное. Второе было оставлено несколько минут спустя.
– Инспектор Амальди, это Джудитта Черутти, – огласил пустую квартиру искаженный голос девушки. – Я только хотела… поблагодарить вас. Ничего не случилось, не беспокойтесь. Я только хотела… вы были очень любезны, и я хочу сказать спасибо. Больше не было ни писем, ни звонков, но главным образом меня порадовал сам разговор с вами. Я чувствую себя намного спокойнее. Вот и все. Надеюсь, я вас не потревожила. Это Джудитта Черутти, или я уже представилась?
Амальди страшно устал. Может, он и похоронил своего призрака, но еще не был готов к повседневным играм. Он еще не знал, кто он теперь и кем хочет стать. Не знал, что ждет его впереди – новая жизнь или тьма. Ничто. Он устал. Поэтому просто принял горячий душ и, протерев запотевшее зеркало, посмотрел на себя. Но ничего не увидел. Ничего, кроме распаренного тела. Перед тем как лечь в постель, еще раз прослушал запись сообщений. Первое послание безмолвное. Потом голос девушки:
– Инспектор Амальди, это Джудитта Черутти. Я только хотела… поблагодарить вас. Ничего не случилось, не беспокойтесь. Я только хотела… вы были очень любезны, и я хочу сказать спасибо. Больше не было ни писем, ни звонков, но главным образом меня порадовал сам разговор с вами. Я чувствую себя намного спокойнее. Вот и все. Надеюсь, я вас не потревожила. Это Джудитта Черутти, или я уже представилась?
Амальди перемотал пленку и прослушал первое, безмолвное послание Джудитты. Потом выключил автоответчик. И медленно в полной тишине провалился в сон.
XII
Человек вновь очутился на краю пропасти, разделявшей старый и новый город. Этот неизменный маршрут он совершал каждую среду, оканчивая его в глубине улицы, которую можно было считать основной артерией, ведущей в старый город. Не широкая, но и не узкая, не осклизлая, начиналась она вполне невинно, на той же площади, что и главный городской проспект. Спускалась довольно плавно меж добротных магазинов, до блеска начищенных баров, красочных газетных киосков. Потом упиралась в площадку, забитую до отказа машинами. И здесь того, кто вознамерился ехать дальше, ожидал полный контраст с идеальной респектабельностью улицы. Архитектурный облик радикально менялся, и многие невольно оборачивались назад, словно не веря, что попали в совершенно иную действительность. От площадки отходили три переулка, пропитанных неистребимым запахом плесени и гниения старого города. Как на детском рисунке, ни один из переулков не выдерживал прямизны линий и лишь по идее служил продолжением улицы. Вне всяких законов логики три переулка продвигались вперед с невероятными изломами. Происшедшую метаморфозу подкрепляли и здешние лавки: витрины, не то чтобы грязные, не то чтобы пустые, выглядели как-то неопрятно и всем своим видом внушали потребителям мысль о режиме разумной экономии; выставленные в них товары казались вылинявшими. По-видимому, их форма и цвет изначально не отличались от товаров на Корсо, но в здешнем запустении поневоле приобрели убогий и неряшливый вид.
Человек направился по одному из трех переулков. Он тут же замедлил шаг и глубоко вдохнул, как будто хотел полной мерой прочувствовать погружение. Старые рыбаки уверяют, что до сих пор чуют запах моря. А детям и невдомек, что оно еще существует. Больше всего человека возбуждал вид валявшихся под ногами презервативов, насыщавших атмосферу химической и человеческой вонью. В очередной раз углядев на земле презерватив, он давил его каблуком и с наслаждением вслушивался в звук, напоминавший шипение слюны меж стиснутых зубов.
Он дошел до бара, куда наведывался каждую среду в один и тот же послеобеденный час. Хозяин, едва завидев его, расставил складной стул перед столиком, покрытым выцветшей клеенкой в красно-белую клетку, вытер ее мокрой тряпкой и, пока человек усаживался, вернулся к стойке, чтоб налить ему стакан молока. Поставив стакан перед посетителем, он мгновенно ретировался.
А посетитель уперся взглядом в здание на углу двух переулков, метрах в двадцати от него. Никаких секретов для обозревателя оно не таило, он даже мысленным взором мог воссоздать его во всех подробностях, что часто и делал. Розовые обои в красную полоску; на стенах две потемневшие от сырости гравюры; красный фонарь, свисающий с низкого потолка; тумбочка светлого дерева справа от двуспальной кровати с засаленным изголовьем (зимой эту кровать накрывают стеганым одеялом из цветастого атласа), под кроватью навалены журналы – частью светские, частью порнографические.
В ассортименте этой лавки было лишь одно наименование, да и то с годами поистрепалось. Продавщицу и одновременно товар звали Кларой, ей уже перевалило за пятьдесят.
Человек увидел ее впервые несколько лет назад. Попалась ему как-то в журнале статья о проституции. Большинство профессионалок, согласно той статье, выбрали это ремесло скорее по психологическим, нежели по экономическим соображениям. В детстве женщины такого рода, утверждали двое ученых, проводивших изыскания, подверглись действительному либо мнимому сексуальному насилию в лоне семьи. В результате множества интервью выявилось общее навязчивое стремление взять в свои руки инициативу во взрослой половой жизни. Психика проституток – будь то совсем молодые или уже зрелые профессионалки – характеризуется смешением сексуальных пристрастий с пережитым в детстве позором. Наслаждение и стыд неразрывно сплетены в их повседневной жизни, и в результате наблюдается любопытное сочетание нежности и грубости, растерянности и дерзкой бесшабашности. Самое древнее ремесло на свете позволяет успешно примирить воспоминания о страшном унижении и ощущение власти над окружающими, которого им так не хватало в детстве.
Этот научный анализ привел человека в восторг. Ему была так близка эта насущная необходимость достичь гармонии между болью и наслаждением, эта противоречивая тяга к страсти и самоуничижению, как будто лишь в бесчисленных повтореньях этой схемы он мог реализовать и утвердить свою целостность. С тех пор у него вошло в привычку углубляться в закоулки старого города и наблюдать, а порой
