достал другую папку и положил рядом с первой на отчищенный до блеска стол. Вивиана Юстич.
– Нет! – вслух возразил он себе. – Нет… сперва Айяччио. Сперва он написал уведомление на груди Айяччио.
Амальди нашел листок, на котором Айяччио переписал свое имя и фамилию точно так же, как это сделал убийца, и положил его между «Бойней на рисовых полях» и убийством антикварши. Потом, застыв неподвижно, стал размышлять. Почему Айяччио? Айяччио – явный диссонанс. Амальди припомнил подробности биографии умирающего агента: подкидыш, найден дворником в мусоре; дворника мучает совесть; сын дворника злится и ревнует; Айяччио попадает в приют; приют горит; Айяччио получает ожоги; Айяччио видит поджигателя… Достоверно?.. И потом встречает его на вилле Каскарино, куда переезжает приют. Достоверно? После приюта Айяччио поступает в семинарию. Потом идет служить в полицию. Все.
Нет, не все. У Айяччио обнаруживают опухоль мозга, и он попадает в больницу. Не такая уж он популярная личность, не из тех, о ком пишут в газетах. Выходит, тот, кто написал ему на груди уведомление, либо регулярно посещает больницу и выбрал его наобум, либо знал раньше, знал, что с ним случилось и где он находится. А может быть, и то и другое вместе: регулярно посещает больницу и знал Айяччио раньше. Никаких наобум, убийца ничего не делает наобум. Даже «Бойня на рисовых полях» – пусть непреднамеренная, пусть в состоянии аффекта – не лишена своей логики, своего замысла. Ничего он не делает наобум… иными словами, знал Айяччио раньше и выбрал, поскольку Айяччио что-то для него значит… Тогда… Амальди долго сверлил взглядом лист, на котором агент Айяччио написал свое имя и фамилию.
– Тогда, – продолжил он вслух, – Айяччио предшествует «Бойне на рисовых полях»! – И переложил листок на край стола, на первое место.
Айяччио, «Бойня на рисовых полях», Вивиана Юстич и неизвестная на пляже. Но и в этом случае что-то не вписывается. Амальди вновь освободил стол, еще раз отполировал его и начал сначала. Теперь он рассматривал два убийства, связь которых не подлежит сомнению. Антикварши и неизвестной. Руки и ноги. Он делает человеческую куклу? Логично. Но если б только это, он мог бы выбрать жертв просто по эстетическому принципу. Красивые руки, красивые ноги. По крайней мере, на его взгляд. Это осложнило бы шансы полиции в раскрытии его замысла и определении следующей жертвы. Будем надеяться, что женщины связаны чем-то иным. Айяччио?.. Надо выяснить, не связаны ли обе жертвы с Айяччио.
На чистом листе бумаги Амальди поставил первым пунктом: «Почему Аяйччио? Связь с жертвами?»
Нет, все-таки чего-то не хватает для полноты картины. Амальди закрыл глаза и представил себе оба трупа. Руки, ноги, зазывные позы деревянных конечностей; антикварша раскрывает объятия, неизвестная приглашает к сексу. Театр. Представление. Первая убита алебардой, вторая, вероятно, отравлена. Первая мизансцена разработана лучше. Возможно, это объясняется тем, что режиссер работал в закрытом помещении, не подвергаясь риску. Рисковал он только с уведомлением, с ВИТРИОЛ алхимиков, о котором ему поведал надменный профессор Авильдсен. Во втором же случае убийца был вынужден торопиться. Пляж – открытое место, а в темноте он едва ли смог бы обойтись без фонарика. Или, может быть, по мере того, как он приближается к цели, театр начинает надоедать ему. Но какова его цель?
Если он делает куклу, чего ему еще не хватает? Туловища и головы. Всего четыре детали. Руки у него есть, ноги тоже, остались туловище и голова. Четыре детали, четыре вылазки. Четыре вылазки, четыре уведомления. Первое оставлено на груди Айяччио, второе – на двери антикварши, третье, когда они опознают труп, скорее всего, найдут в помещении, где произошло убийство. Но успеют ли вовремя вычислить третью жертву? Амальди был почти уверен, что все намеченные жертвы женского пола. В преступлениях такого рода всегда есть сексуальный подтекст. Убийца зациклен на сексе и на власти.
«Разве что ваш охотник удовлетворится… тремя свиньями», – сказал профессор Авильдсен, толкуя послание убийцы, заключенное в трех сухих листиках. Счет сходится. Первая свинья – Вивиана Юстич. Вторая – неизвестная на пляже. Третья – туловище и четвертая – голова, а может быть, наоборот. Таким образом, замысел вырисовывается несколько яснее. Тогда охотник должен быть очень образованным человеком. Кому известны обычаи далекого дикого племени? Ученому. Сколько человек, помимо профессора Авильдсена, могут обладать такой информацией и использовать ее для постановки своего спектакля?
«Расспросить Авильдсена», – пометил себе Амальди вторым пунктом, хотя в душе все восставало против новой встречи с профессором.
Вернемся к трупам. Кардинальных различий меж ними нет. Деревянные конечности. Выстроенная мизансцена. Символика: доступность, похоть, приглашение, эротика. Сексуальные стимулы выставлены на обозрение, «приставлены
«Что еще?» – спросил он себя.
Тут же вспомнил бархатную ленточку и отметины мягкого карандаша.
Вот что не вписывается!
Амальди почувствовал учащенное биение сердца. Он близок, это несомненно. Но к чему близок?
И сам себе ответил: «К его видению».
Карандашом он обозначил у первой жертвы место головы, а не ног и не туловища, хотя их ему тоже не хватало. У второй жертвы он также не пометил недостающее туловище. Знак поставлен только для головы, и этот он прикрыл бархатной ленточкой. Сексуальный, соблазнительный материал. Женский. Но почему только голова?
«Близок к его
«Два замысла в одном», – черкнул он на листке.
Убийца преследует два замысла в одном. Первый – сотворение человеческой куклы. Мотивация сексуальная, возможно, Эдипова. В прошлом насилие. Подавление. Высокая концепция Добра и Зла в их противостоянии. Жажда повелевать, раз и навсегда утвердить свою власть. Но второй замысел, до конца еще не оформленный в сознании убийцы, возможно присутствующий лишь на уровне подсознания, пожалуй, основная движущая сила его действий, связан с головой. Голова, отделенная от тела куклы. Голова, которой он хочет помешать думать? Слышать телесные послания? Его голова?
– Поскольку мыслящая голова, – в третий раз повторил он вслух, почти скандируя, – мыслит о смерти.
Несомненно, его послание имеет двойной смысл. Его голова мыслит о смерти. Но плохо то, что всякая голова мыслит о смерти. И надо положить конец этим мыслям. Надо убить смерть.
– Элеонора Дерузико! – запыхавшись, выпалил с порога Фрезе. – Доктор Элеонора Дерузико. Врач городской больницы. Пять дней не появлялась на работе, и директор подал заявление о пропаже. Шестнадцать букв. Совпадают с буквами уведомления. Ты был прав. В точку попал.
– Та же больница, где лежит Айяччио?
– Да.
– Значит, Айяччио – это след.
XXV
Джакомо Амальди и Никола Фрезе укрылись за машиной от града камней и бутылок, которыми засыпали стражей порядка разъяренные граждане. Еще один жизненный виток. Народ устал от партизанской войны кварталов и отдельных улиц и, как по команде, высыпал на улицы. Никто не заявлял о демонстрации протеста, не было никаких организаторов и вдохновителей. Просто город почувствовал, что мусор вот-вот задушит его, и, как обезумевший конь, весь в мыле, взвился на дыбы.
– Если не остановить их, они перебьют друг друга! – завопил Фрезе, перекрикивая гул.
Амальди высунулся из-за машины и поглядел на толпу. Полицейские со щитами и баллонами слезоточивого газа безуспешно пытались разогнать демонстрантов.
