Решили послать Педерсена на разведку — он должен был осматривать местность, пока сомнамбула не крикнет, чтобы он остановился.
Педерсен скрылся за пеленой дождя. Мы сидели в карете. Сидели в полном молчании.
— Ну как, он уже близко? — немного погодя спросил Мейснер. Педерсен уже исчез в одной из рощ.
— Нет еще, — спокойно сказала женщина. Прошло совсем немного времени, и вдруг она крикнула Мейснеру:
— Вот здесь! Скажите, чтобы он наклонился и собрал землю.
Я открыл скрипучую дверцу кареты и крикнул Педерсену, которого не было видно за кустами:
— Остановитесь! Остановитесь!
Мне ответило слабое эхо из рощи. В нем звучало что-то вроде: «Ладно», но сильный дождь заглушал звуки. Я вылез из кареты и пошел за Педерсеном.
Педерсен, насквозь промокший, стоял, ковыряя землю ногой. Земля была ровная, заросшая травой, поблизости никаких камней. Мы вырыли ямку, но земля в ней была черной.
Мы выкопали яму около фута глубиной, но земля все равно оставалось черной.
Мы пошли назад.
Мадам Кайзер по-прежнему лежала, откинувшись на одну из подушек кареты, и спала. Мы сообщили ей о результате. Кажется, она огорчилась, но сказала, что Педерсен слишком поздно услышал ее крик — он уже прошел мимо того места, где следует искать землю. Пришлось идти снова.
Дождь лил как из ведра, было холодно. Дождевые капли мешались со снегом. Мы снова побрели по глинистой поляне к роще. Нашли то место, где вырыли яму, потом Педерсен восстановил в памяти путь, которым в первый раз добрел до этого места, и мы двинулись назад. Через тридцать метров мы оказались возле целого скопища камней, и Педерсен сказал, что видит два камня, которые лежат вплотную друг к другу. Он обратил внимание, что один камень и в самом деле меньше другого. На это я заметил, что так обычно и бывает, когда речь идет о двух камнях.
— Может, это здесь, — все-таки сказал он. Мы стали рыть под камнями. Почва здесь была песчаной и желтой. Через некоторое время Педерсен докопался до слоя, который имел коричнево-желтый оттенок, может, кто-нибудь назвал бы его коричневато-желтым, но мы согласились, что в нем, без сомнения, есть красные прожилки.
— Это тот самый песок, — заключил Педерсен.
Мы сели на землю. Мы оба устали от этого копания и к тому же насквозь промокли.
— А насчет приступа правильно она предсказала? — спросил я Педерсена.
— Правильно, — ответил он. — Во всяком случае, первый приступ случился в указанное время и был очень легким. Все произошло именно так, как она предсказала.
— А теперь мы нашли ее красную землю, — заметил я.
Он с сомнением посмотрел на меня. Я сказал, что замерз, и встал.
Мы зашагали обратно к карете.
Женщина очень обрадовалась, когда мы сказали, что нашли землю.
Мейснер взял щепотку земли, внимательно ее рассмотрел.
— Да, — сказал он, — земля, в самом деле, красная. По дороге домой все молчали.
Позднее во время сеанса Мейснер спросил пациентку, как она себя чувствует, и какие меры надо теперь принять.
— Насчет головных болей дело обстоит так, — заговорила она. — Боли и судороги оттянули воду к голове, и она собралась вокруг моего мозга. Но магнетическое лечение отвлекло воду вниз, и судороги понемногу станут слабеть.
Чтобы остановить рвоту, позывы к которой у нее время от времени появлялись, мадам Кайзер. В частности, рекомендовала «каждые три часа принимать на кусочке сахара настойку бобровой струи».
После этого Мейснер магнетизировал красный песок, вино и настойку бобровой струи.
Сегодня Мейснер опять приказал мадам Кайзер заглянуть в себя и сказать, что она видит. Она с готовностью исполнила приказание. Нижеследующие записи делались во время ее рассказа, и, насколько я могу судить, мне удалось воспроизвести его слово в слово.
После магнетизирования она заявила, что лекарство проникло в нее очень глубоко, но только назавтра окажет настоящее действие. Тогда начнется сильная головная боль, сильная рвота и мучительные судороги. Но к полудню все эти симптомы исчезнут.
В последующие три дня в испражнениях появится кровь. Тогда во время магнетического сна следует сильно массировать больную сторону от позвоночника к паху, чтобы дать выход плоду. Некоторые его части выйдут обычным путем. Но самая большая часть, по-видимому, черепная кость, еще какое-то время останется внутри и выйдет с испражнениями.
Она заявила также, что как только это произойдет, ее ноги (они уже давно настолько ослабели, что она с величайшим трудом ежедневно делала несколько шагов) обретут прежнюю силу. Очень полезно втирать в них также воду, в которую добавлена соль и цветы ромашки или мяты кудрявой.
После этого Мейснер еще несколько раз провел рукой по лицу сомнамбулы, чтобы, по его выражению, ее сон стал глубже. И попросил пациентку, еще раз заглянув в себя, описать, что она видит, в особенности плод и его положение.
— Я вижу все очень явственно, — заявила она. — Но частей так много и они так перепутаны, что я пока еще не могу их различить и назвать. Мне нужно время, чтобы получше их рассмотреть.
Тогда Мейснер спросил, свободно ли лежит плод между кишками.
— Нет, — сказала она. — Большая его часть находится в собственной сумке, напоминающей кожаную.
— Вы сказали «большая его часть», — спросил Мейснер. — Значит, не весь плод находится в сумке?
— Нет, левая рука лежит отдельно, возле кишки, которая идет вниз к прямой кишке.
— Она всегда так лежала?
— Нет, во время сильных судорог сумка прорвалась, и рука из нее выпала.
Пациентка заявила также, что различает перепутанные жилы, которыми плод прежде был прикреплен к ее груди и по которым к нему поступала пища. Теперь они порвались и переплелись между собой.
Я все время сидел, склонившись над моими записями, и, поскольку женщина говорила очень медленно, думаю, могу с уверенностью утверждать, что именно таковы были ее слова. Могу утверждать, что она их, в самом деле, произнесла. Я свидетель того, что они были произнесены.
Ни за что другое я отвечать не могу. Я полон опасений и тревоги. Фантастическое обрушилось на меня мощной лавиной, я выбит из привычной колеи, я потерял почву под ногами. Все, во что я верил, чему учился, стало зыбким и ненадежным.
Между тем Мейснер заявил, что очень доволен пациенткой.
Уже вечером об этом знал весь город.
Все возбуждены. На Мейснера смотрят как на Бога. В таком случае и я заслуживаю нимба, как предтеча. Или хотя бы как последователь.
Я замечаю собственные увертки: самоирония — благодарное убежище для тех, кто не может или не смеет занять позицию и отвечать за свое решение.
В тот же вечер я спустился в погребок Вегенера.
Меня тотчас окружили, стали угощать пивом. Я чувствовал себя героем, вернувшимся с войны. Меня превозносили за совершенные подвиги; в особенности все напирали на то, что под руководством медиума я пришел прямо к чудотворному камню, что камень был медно-красного цвета и излучал свет. По их словам, камень раздробили, и теперь с его помощью женщину вылечат.
Тут кто-то заметил, что все это совершилось только благодаря чудотворным свойствам Мейснера. Многие его поддержали.
Я хотел было возразить, но они заткнули мне рот своими криками — они решили, что мной движет
