Кусок ткани больше не прикрывал голову жены. Ее глаза были закрыты, а губы плотно сжаты.
Она не хотела прощать. Вот и все.
Она пела, и это было как в руднике, только, может, хуже. Это причиняло боль. Пинон не желал говорить, каким образом она пела, очевидно, это был своего рода атональный стон или плач, но она пела и пела, и Пинон не мог освободиться от этого пения, не мог двигаться, работать и думать.
Потом, спустя много времени, стало известно, что же произошло.
Он влюбился, они решили убежать вместе и изменить свою жизнь, чтобы никогда больше не испытывать унижений. Они собирались завести детей, и Анн рассказала об одной дальней ферме, которую можно было бы купить. И они сбежали. Сперва Мария пела тихо, почти неслышно, или просто растерянно, потом печально, надолго умолкая, точно она умерла. А затем ее, казалось, охватило бешенство, и она запела злобно.
Он терпел это злобное пение восемь дней. Почти не спал, Анн в отчаянии предложила отрезать Марию. Но он отказался. Тогда Анн предложила зашить ей рот, но разве бы это помогло, ведь она пела не ртом. А песня делалась все невыносимее, и как-то утром Пинон, будто в панике, бросил Анн и отправился в шапито.
И вот он вернулся. А она не перестает петь свою злобную песню.
Она не прощает, сказал он. Она поет злобную песню.
Через восемь дней после возвращения Пинона в шапито случилось то, что положило конец этой истории.
Он опять исчез. Пропал бесследно. На этот раз все почуяли неладное, однако никто не верил, что он исчез, чтобы навестить женщину, которую здесь называют 'Анн'. Предчувствуя недоброе, вся труппа принялась прочесывать окрестности они в то время находились в маленьком местечке к северу от Лос- Анджелеса, в десяти километрах к югу от Санта-Барбары. Поискали вдоль побережья, но ничего не обнаружили. Тогда повернули в другую сторону и начали искать в каньонах, тянущихся прямо на восток к горам, в желтых, выжженных каньонах, заросших жухлым кустарником, и через какое-то время напали на след. Один паренек видел, как странный двухголовый монстр, пошатываясь, спускался в глубокую расселину в восточном направлении, где и растворился. Именно там и продолжили поиск.
Его нашли через полчаса; он лежал на боку в ручье на дне расселины.
Пинон был без сознания, голова опущена в воду. Скорее всего, он собирался покончить с собой. Жена его была, однако, в сознании, в глазах бился страх, губы беспокойно шевелились; когда она увидела спасителей, на ее лице появилось выражение невыразимого облегчения, ужаса и свободы.
Он пытался покончить с собой, признался Пинон позднее. Поняв это, она перестала петь свою злобную песню. После чего он уже не решился осуществить задуманное. Но поворачивать назад было слишком поздно. Он совершенно выбился из сил и когда наклонился, чтобы попить, упал и ушибся.
Она звала его не переставая, но у него не было сил ответить.
Четыре человека несли его обратно.
Они проспали целые сутки; потом вышли, как обычно, из вагончика и уселись на лесенке.
Все было как обычно. Артисты расселись кружком на земле вокруг Пинона и Марии, и им стало ясно, что все позади. Глаза у Марии были снова открыты, она водила ими из стороны в сторону, и губы уже не были плотно сжаты, скорее даже на ее губах блуждала легкая, застенчивая, чуть ли не извиняющаяся улыбка. И тогда человек-собака Джеффичефф по просьбе окружающих подошел к ней поближе и погладил ее по щеке птичьим пером; ей это очень нравилось, это знали все. Иногда Пинон сам щекотал ее щеку птичьим пером, а сейчас им хотелось показать ей свою общую радость.
Итак, человек-собака получил задание. Он осторожно погладил ее по щеке пером, и все увидели, как ее глаза наполнились слезами.
В первый раз.
— Она больше не поет злобную песню, — произнес наконец Пинон.
И все зааплодировали. Человек-собака гладил Марию по щеке, медленно и осторожно. Пинон сидел на лесенке, Мария плакала от прикосновения пера, человек-собака расположился рядом, утреннее солнце светило со стороны Тихого океана, они вновь соединились.
Январь, легкий снежок.
У меня больше нет известий от К. и его жены. Ни единого письма. Похоже, они считают, что любовь и смерть неразрывны. В данный момент они мне довольно противны.
Отчетливо вижу перед собой мальчика: он сидит на кровати, обернув голову простыней, погруженный в свой непереносимый стыд. И вот ему вкладывают в ладонь пачку мороженого, холодного, как кусочек льда. Ложку, тарелку.
Сняв простыню, он наклоняется и ест.
Иногда из этого угасания доносились слова; забывшись, он начинал болтать, непринужденно, чуть ли не весело. Однажды он заговорил о своем брате. За пять лет до его собственного появления на свет его мать родила сына, который через неделю умер. Младенца все же крестили, дав ему имя Кристиан, и похоронили. И тут мальчик с маниакальным упрямством принялся повторять то, что я сперва посчитал за шутку, но не до конца. А именно — что это он сам умер, а младенец, родившийся пятью годами позже, его брат. Казалось, будто он искал метафорически, но с отчаянной убежденностью — подтверждения того, что сам он мертв, не существует, находится где-то в другом месте, а его брат жив.
Возникали у него другие, схожие мотивы, причем совершенно неожиданно. Например, он говорил, что его зовут Пинч и в 1945 году его пытали русские. И все время он хотел сказать одно: меня здесь нет. Это — не я.
Меня здесь нет.
Последние полгода, до того как ему удалось покончить с собой, его словно бы окружали движущиеся картинки или жизни, которые были вне его самого. Он существовал во всех этих картинках, на самом деле только там он и существовал. Одни ему нравились. Другие он ненавидел.
Но ему было абсолютно необходимо отрицать существование центра. Внутри, под простыней, обитал лишь невыносимый страх.
Лучше общность с теми, кто проклят. В дневнике обрывочное предложение: 'Я умираю счастливой, поскольку я — единственный человек, который знает, что его любили ради него самого' (Джулиана Пастрана).
Джулиана Пастрана — знаменитая женщина-монстр, которая разъезжала в последний год XIX столетия по всей Европе. Небольшого росточка, вполне прилично сложена, но вся покрыта длинным черным мехом. Все тело в волосах. Голова была, однако, нелепо деформирована — лицо грубое, похожее на обезьянью морду, с чудовищно выпяченными губами и большим мясистым горильим носом. Щеки тоже почти сплошь заросли волосами. Она говорила на английском, немецком и французском языках, а во время представлений играла на фортепьяно короткие менуэты.
В двадцать семь лет она вышла замуж за своего импресарио, руководителя турне; их связывала страстная любовь, и, когда она спустя год после замужества поняла, что забеременела, счастью ее не было границ.
Она родила, но через две недели и мать и младенец скончались по причинам, не выясненным до сего дня. Именно в последнюю неделю жизни, сознавая, что умирает, Джулиана сказала кому-то: 'Я умираю счастливой, поскольку я единственный человек, который знает, что его любили ради него самого'. Под словами 'ради него самого' она, очевидно, имела в виду: не ради внешности.
После смерти матери и младенца ее муж велел забальзамировать их тела. И десятки лет разъезжал по миру, демонстрируя жену и дочь публике — они стояли в стеклянном шкафу. Потом этот шкаф надолго пропал, но в 1960-х годах был обнаружен на чердаке одного дома в Осло.
Внимание сразу привлекает ребенок — красивая, хорошо сложенная девочка, ни малейших признаков уродства. Бальзамирование было проведено очень тщательно, так и подмывает сказать — с любовью. На Джулиане элегантное платье, короткое, чтобы обнажить ноги, и два банта в волосах.
Она умерла счастливой. Заметно ли это до сих пор? Возможно. Но иногда не следует задавать слишком много вопросов о любви.
Пинон: однажды он заявил, что у него родился ребенок, которого ему, Пинону, тем не менее так и не довелось увидеть.
