Он заявил это Хелен Портич в один из последних месяцев жизни. Мария в это время лежала с закрытыми глазами, делая вид, будто спит. Но было видно, как подрагивают ее веки, словно она слышала или понимала.
Никакого намека на то, кто мать. Я написал несколько писем, где задавал этот вопрос. Ответа я не получил.
'Подрагивают веки'. Но ведь она простила его раз и навсегда?
Хотя все равно может быть больно.
Нет, память меня подвела. 'Лучше с теми, кто осужден, чем с теми, кто оправдан'.
Эту историю я впервые услышал в начале 70-х годов в Лос-Анджелесе от молодой студентки по имени Кэтрин. У нее была бабушка, которую звали Хелен Портич.
Она мне больше не пишет. Я даже не знаю, жива ли она. Хотя ей бы следовало ответить на вопрос о ребенке.
Возможно, она не желает, чтобы кто-нибудь ворошил жизнь Пинона. В одном из первых своих писем она рассказывает эпизод, который позволяет сделать такой вывод. Эпизод, произошедший с Пиноном после его смерти.
После того как все было кончено, после бессонной ночи, проведенной рядом с умирающим, Хелен отправилась домой и проспала почти целые сутки, ибо, несмотря ни на что, испытала сильное потрясение. Затем, вернувшись на работу в больницу Оранж Каунти, поинтересовалась, что сделали с телом.
Сначала никто не мог — или не хотел — ничего говорить. И тогда ей в душу стал закрадываться страх, а может, возмущение. Сперва она попросила разрешить ей выяснить этот вопрос, потом стала требовать и в конце концов начала кричать. Она совершенно потеряла самообладание, сама не зная почему. Хотя, возможно, потому, что ей было страшно.
Тогда больничное начальство, в страшном раздражении, разрешило Хелен осмотреть тело. После долгих поисков она нашла патологоанатомическое отделение, где находилось тело. Посередине стола она вновь увидела Паскаля Пинона и его жену Марию.
Но там было не все тело, а только голова. Отпиленная голова Пинона покоилась на плоском блюде, было очевидно, что сделали это в научных целях, например, чтобы использовать ее при обучении студентов. Пинон и его жена и после смерти должны были стать объектом наблюдения. Но теперь уже потомками.
Хелен Портич опустилась на стул, испытывая, по ее собственному выражению, 'глубокую меланхолию'. Но потом в ней проснулся гнев. Она отправилась к начальству и заявила, что почти целый год ухаживала за Пиноном, его судьба была ей небезразлична, и она, Хелен, никому не собирается позволять унижать его после смерти. Она пригрозила, в случае если Пинона и его жену не похоронят по-человечески, обратиться к общественности, устроить скандал, который серьезно повредит репутации больницы.
Разгорелась бурная перепалка. Но спустя всего пару часов ей сообщили, что Пинона и его жену похоронят целиком.
Хелен к тому времени пребывала в состоянии сильнейшего возмущения, она даже разрыдалась, но потом, овладев собой, положила голову Пинона в корзинку для бумаг и пошла в анатомичку, где лежало его тело. От возмущения она забыла прихватить с собой нужные рабочие материалы, а использовать больничные не захотела и возвращаться обратно не стала, чтобы не выпускать из рук голову Пинона. Поэтому она достала из своей сумочки обыкновенную иголку и то, что, наверное, соответствует слову 'суровая нитка' — она пишет 'a bear cotton thread'. И она просто-напросто вдела эту нить в ушко иглы и, подавив бушевавший в ней гнев, приступила к работе.
Приладив на место голову Пинона и Марии, она начала шить.
Работа заняла почти полчаса. Медленно, с большим трудом Хелен пришила голову к телу с помощью штопальной иглы, согнутой крюком. Наконец она решила, что все получилось удачно. По шее шел зигзагообразный шов, что выглядело довольно странно, но голова сидела прочно, а когда Хелен обмотала шею бинтом, то вообще ничего не стало видно.
Пинон лежал на столе, и вид у него был как прежде.
В дверях анатомички время от времени появлялся кто-нибудь из больничного персонала. Одни хотели что-то обсудить с ней, другие пытались образумить ее, но она упрямо молчала, продолжая свое занятие.
В конце концов все поняли, что она не шутит.
Закончив, она подкатила к столу каталку и перетащила на нее тело Пинона. После чего просторожила всю ночь. А на следующее утро состоялись, как и было договорено, тайные похороны. На них присутствовала только Хелен. По ее собственному желанию.
После краткой поминальной молитвы пастора Хелен — в память Паскаля и Марии Пинон — спела две песни, которые они обычно исполняли на представлениях, он голосом, она — немым шевелением губ. Итак, она спела, без всякого аккомпанемента, 'Все ближе Господь к тебе' и 'Happy Birthday'.
Хелен не вдается в подробности того, какими мотивами она руководствовалась, какие испытывала чувства и почему вообще сделала это. Зато подробно описывает технические мелочи, начиная от типа нитки, которой она пользовалась, до деталей похоронной церемонии. А о мотивах — ничего.
А мне вот кажется, что она поступила так потому, что сделала выбор.
Тайные похороны.
Через неделю ее уволили из больницы. Для Хелен это не стало неожиданностью.
V ПЕСНЯ О НИЗВЕРЖЕННОМ АНГЕЛЕ
Что увидел мальчик в этих двух девчушках, что? Что вселило в него такой страх, что он был вынужден их убить?
В психбольнице он на клочках бумаги писал странные записки: сперва писал, потом измазывал экскрементами и бросал на пол.
Их собирали. Регистрировали и анализировали. Но ответа они не давали. 'Низверженный ангел' — стояло там. 'Все-таки я еще своего рода человек' стояло там.
Своего рода.
За восемь месяцев до смерти мальчика К. навестил его. Обычно мальчик либо лежал на кровати, натянув простыню на голову, либо сидел, обмотав голову простыней. Он стягивал простыню, только когда ел 'Кассату'.
На этот раз все было по-другому.
Он лежал на кровати в одних трусах, откинув простыню, и глядел в потолок. Костяшки пальцев на одной руке кровоточили, на полу валялся рваный пластиковый пакет из магазина 'Консум'. Мальчик пытался задушить себя, но не сумел. Он не сумел достаточно долго продержать голову в затянутом пакете, хотя боролся как зверь, до крови разбил костяшки пальцев на правой руке о стену. Но не вынес и сорвал пакет с головы.
Сорвав пакет, он завыл. К нему тотчас примчался персонал. Он лишь сказал, что хочет повидать К. И тогда они позвонили К.
Откуда он достал пакет, поинтересовался К. Откуда у мальчика возникла такая идея, в свою очередь спросили К. Тот ответил, что не знает.
Естественно, мне было не по себе. Внезапно свалившаяся ответственность, можно было бы сказать. А может, следовало бы почаще попадать в ситуации, заставляющие испытывать это ощущение.
К., выпроводив всех из палаты, спросил мальчика, о чем тот хотел с ним поговорить. Но мальчик, судя по всему, вообще ни о чем не хотел говорить, он лишь попросил К. подержать его за руку. И К. просидел с ним всю ночь, потому что мальчику было очень страшно и он не отпускал К.
Стало быть, К. сидел на кровати, мальчик лежал, положив голову на колени К., и К. гладил его по голове, пока тот не заснул. Мальчик произнес всего одну фразу: 'Разве справедливо, что это выпало на мою долю?'
Впрочем, К. точно не помнит. Может быть, мальчик сказал: 'Разве справедливо, что именно я
