Больше всего его поразило потом, когда он спросил у Дайаны, что делала Юджиния, она ответила: спала. Она сказала, что не выспалась предыдущей ночью. Юджиния была само естество. Но даже он не мог ожидать этого.
Вечером он не находил себе места и все время смотрел на часы. Он представлял себе, как она входит в кабинет отца, раскрывает свой милый рот и… его начинало трясти. Он мог представить и вообразить себе в жизни все, только не это.
Утром, как поднимающийся на Голгофу, шел он деревянными ногами по аллее к дому. Он не пошел в гараж, а постучался в парадное. Дрожали руки, кружилась голова, и колени у него совсем слабели. Господи, кем я стал, подумал он и вспомнил свои кавказские бои. Но он боялся не за себя, он боялся только за Юджинию. И молил всех богов, чтобы ее обошла даже тень несчастья, не представляя, что даже волос с ее головы может быть задет.
Дверь открыла Дайана. Мистер Нилл стоял в прихожей, полностью одетый, и смотрел на него. Он никогда не видел таких страшных глаз. Такого страшного сдерживания. На него смотрел удав, и он чувствовал себя не то что кроликом, а каким-то жалким зайчонкой. Ему казалось: еще секунда — и смокинговый мистер бросится на него, не сдержавшись. Но даже если бы он сбил его и начал топтать ногами, Александр не ответил бы ему, не пошевельнулся защититься: он был ее отец. Породивший ее, пускай не для него.
Глаза, казалось, испепелят его и сотрут в пепел. Вдруг рот джентльмена слегка перекосился, дернулся и закричал:
— Вон отсюда! Вон отсюда!
И от сдерживаемой ярости и бешенства тела, когда кричал один голос, было еще страшнее. И невыносимее.
Единственное, что Александр понял, — Юджиния все сказала.
Он повернулся и тихо вышел, закрыв за собой дверь.
Первый раз в жизни его выгоняли из дома. Он вспомнил прошлое. Но это было только первое оскорбление, в ряду многих. Следовавших.
На повороте он услышал шаги, его догонял домашний телохранитель. Он подумал, что ответит хотя бы телохранителю, потом подумал, что мистер Нилл этого делать не будет: он уважает закон. Догнав, телохранитель остановился.
Он оглядел его с ног до головы и сказал:
— Ты — счастливый, дьявол, что мистер Нилл не разрешил трогать тебя пальцем.
Александр посмотрел на него и ничего не ответил.
— Это твой чек, и чтобы тебя больше никогда здесь не видели. Ты понял?!
Он повернулся и, расталкивая крутыми плечами воздух, пошел прочь.
Дыхание перевелось само собой, и ноги пошли дальше. Александр завел машину и тронулся. В воротах он обернулся. Дом стоял безмолвный, как немой, — что-то там происходило.
Он приехал домой медленно. Теперь у него не было работы, теперь у него не было Юджинии, теперь у него не было ничего. У него было много пустоты.
Жалел ли он? Нет, конечно, уже за один месяц любви, что она подарила ему, стоило потерять все. Но не ее.
На следующее утро раздался звонок. Юджиния звонила из школы:
— Милый, я не могла позвонить вчера, я не выходила из дома. Как ты?
— Юджиния, ты живая?
— Конечно. — Она рассмеялась, и он сразу успокоился. — Меня никто не тронет. Меня слишком любят. Тебе ничего не сделали плохого?
— Нет, — ответил он, подумав, что по сравнению с мировой революцией его «плохое» — пустяки.
— У нас в доме трагедия. Мне жалко
— Я не знаю, когда смогу увидеть тебя. Ты скучаешь по мне?
— Да.
— Я очень хочу тебя. Почему весь мир разделен на… — она остановилась, — так несправедливо устроен?
— Мы перестроим его, — пошутил он. Раздался смех. Он был рад, что она чувствует себя хорошо и в нормальном настроении.
— Я постараюсь увидеть тебя в ближайшие два дня. В эти дни все решится. Я все равно добьюсь своего.
У него стало пусто внутри.
— Никогда не надо отступать.
— Ты уверена?
— Такой я выросла, так учила меня моя мама. Он не понял, почему в прошедшем времени, но не стал спрашивать.
— Учителя идут, мне пора.
Он кивнул в трубку, хотя она не видела.
— Целую тебя.
— Я благодарю тебя.
Соединение прервалось. Раздался гудок, он повесил трубку.
Дальше события развивались с угрожающей чередой: впервые Юджиния не смогла выполнить свое желание — она не приехала. К телефону она не подходила, возил ее в школу теперь телохранитель. В магазин или куда бы она ни шла ее сопровождала Клуиз, на крайний случай Дайана и телохранитель. Время отсчитывалось, учитывались теперь уход и приход. Каждое мгновение ее дыхания должно было быть известно мистеру Ниллу. Это был его единственный цветок. Цветок целой жизни. И он не хотел его терять.
Юджиния могла звонить только из школы, и то не каждый день. Она была грустной, переживала, но гораздо легче, чем могло быть, уверенная, что добьется своего. Дни и ночи она проводила в раздумьях, как увидеть Александра. И ничего, кроме школы, не выходило, хотя большой телохранитель должен был сидеть у школы в машине шесть часов, не отходя никуда.
Было назначено на пятое февраля. Уже стоял февраль. Ей оставалось три месяца до окончания школы. Со временем Юджиния заметила, что машина всегда стояла только с одной стороны. С двух сторон она стоять не могла. А школа имела два выхода, на север и на юг. С противоположного выхода он и должен был зайти.
Они спрятались в пустом спортзале. И были маленькие в величине пространства. Она без слов приникла к нему. К его губам, к его шее, и так стояла, молча, пять минут.
— Я не могу так, я заболеваю, без тебя. Он поцеловал ее губы.
— Ты мой бальзам, ты должен быть рядом. Он поцеловал ее губы, глаза.
— Я хочу быть только твоя и только с тобой. Он поцеловал ее губы, глаза, щеки, подбородок…
— Я не могу без тебя.
И как без ума стал целовать ее всю — лицо, губы, волосы, — дрожа над ней, словно над маленькой. Ее верхняя, чуть пухлая губка, совсем как у Наташи Ростовой, кривилась от боли, но ей нравилась эта боль. Она была ей приятна.
— Ты не оставишь меня одну?
— Что ты, Юджиния, почему тебе приходят такие мысли?
— Я боюсь потерять тебя, я боюсь, что они, о н тебе$7
— Не бойся, ласточка, я уже большой мальчик.
— Да, но у тебя нет семьи и ты не гражданин — у тебя нет защиты.
Он поразился, что маленькая девочка знает о подобного сорта вещах.
— Я слышала, что много всяких законов… Он даже не думал об этом.
— Я справлюсь. Только ты не переживай. Я не могу видеть твои слезы, они убивают меня.
Они действительно убивают меня, подумал он.
