Поем хоть что-нибудь».
Подхожу. Расположенный на каменистой террасе у впадения Орлиной в Каленмываам открывается передо мной геологический «поселок» — примерно около 15-ти разрушенных в большей или меньшей степени балков, несколько ржавых машин и куча пустых бочек и разного хлама. Планомерно начинаю обходить все домики в поисках съестного. Везде разруха, запустение. По скелетам деревянных каркасов- коробок бьются на ветру куски побелевшего толстого брезента, черного рубероида. Нахожу пару рваных журналов 1990 года. Только один балок был пригоден для жилья: стены были не разодраны, окна не разбиты и ветер не гулял по нему насквозь.
Вон, вроде, целая консервная банка белеет, переворачиваю — естественно открыта, пуста. Совершенно ясно, что здесь ничего нет, с девяностого года все давно съедено. Все равно хожу, смотрю, как доходяга, роюсь в мусоре. Вот среди хлама лежит маленькая невыделанная шкурка олененка, такая хорошая, теплая, легкая. «И чего я еду ищу? Мне же холодно, возьму-ка лучше шкуру». Скатываю ее и засовываю под стропы застежек, поверх рюкзака.
За поселком поворачиваю на восток, вверх по долине Каленмываама мне идти теперь до впадения ручья Узкого. Вниз, все больше распахиваясь, уходит широкая долина Паляваама, скрываясь в дымке низкого горизонта. Где-то там, вдали, она впадает в Чаунскую губу, глубокой каплей вдающуюся в сушу северного чукотского побережья. Каленмываам — «Река полосатых скал», так переводится с чукотского название верховьев реки Паляваам. Горы здесь действительно полосатые, но не в горизонтальном направлении, а по вертикали. Склоны пирамидальных гор, накрытых шапками снега, немного по диагонали располосованы разноцветными осыпями — кирпично-красными, пепельно-серыми, желтыми. Плотные тундровые террасы Каленмываама легки для передвижения. Тундра уже бордово-красная — заморозки раскрасили листочки кустарничков в яркие цвета. Изредка ярким фонариком сверкнет желтый цвет непобуревшего от мороза листика карликовой березки.
Перед переправой, чтобы не замочить подсохшие ботинки, не поленилась переодеться в кроссовки. Подвязав подошвы веревочками, форсирую Каленмываам. По тундре срезаю путь к воротам ущелья речки Узкой в Паляваамском хребте. Она действительно неширокая — максимальная ширина ее — метра три.
Ущелье речки Узкой очень живописно. Вход в него охраняет вытесанная в скалах, выступающая из склона огромная лапа доисторического зверя — 5 светлых осыпей, будто когти, венчают ее основание. Ложе речки здесь бульдозеры не перепахивали. Вдоль воды везде идет небольшая тундровая терраса, по которой удобно идти, речка камерная, мне даже хочется назвать ее Уютной, а не Узкой. Осыпи и скалы гор, сжимающих долину, очень красочные, некоторые скалы напоминают средневековые замки. Бросаю рюкзак, бегу обратно, к выходу в долину, и не жалею часа времени на съемку — благо, с только что вставленной новой пленкой фотоаппарат пока работает.
Поднимаюсь и удивляюсь, что в этом ущелье все еще нет снега, хотя, судя по высоте, ему уже пора появиться.
На пороге желанной реки. Пошатнувшиеся надежды
Меня ждет самый высокий перевал на моем маршруте — 1300 метров. С утра снова холод щупает плечо — ночью тент в очередной раз завалило снегом. Штопаю разодранные бахилы прямо на ботинках, в дело идут куски ПВХ-ткани для заплат «шкуры», имеющиеся в ремнаборе. Вылезаю наружу во всеоружии. Зарядами сыпет снег, скрывая от меня видимость. Вчера не дошла до снега, а теперь он сам ко мне пожаловал навстречу. Бурым пятном прыжками пронесся впереди заяц — спасибо, хоть он еще не побелел.
Два крутых осыпных склона по бокам от меня, начинаясь от снежного неба, сужаются, скатываются прямо до русла ручейка. Ориентироваться не нужно, путь однозначен. Как по ступенькам, поднимаюсь по крупным камням русла. Обледенелые камни, закраины льда, тонкий хрупкий ледок с белыми пузырями воздуха в чашах между ступенями-перепадами высот, но глубокого снега пока нет. Базальтовые черные слоистые выходы скал, точно ворота, перегораживают проход — облезаю их, оставляя на заиндевелых холодных гранях оттаявшие отпечатки ладошек.
Ветер выдул у меня из-под оттяжек рюкзака маленькую пенку-сидушку. Замечаю это на очередном привале — отныне, чтобы поднять рюкзак, придется садится прямо на снег или на мокрые холодные камни. Жалко, теперь каждая вещь из снаряжения становится мне очень дорогой, но спускаться вниз и искать пену в снежной круговерти совсем не хочется. Обидно, что теперь на сплаве не положишь ее на дно каяка, поверх металлической дуги шпангоута, не отгородишь ноги от холода металла и воды.
Горы крутые, черные. Отвесные скалы. Впереди на подъеме-взлете к перевалу нависает, преграждая мне путь, сжимаемый крутыми склонами маленький ледопад — ледяная плита поверх ручьевого русла. В фас он смотрится очень круто. «Пройду или не пройду?» — азартно размышляю я, убыстряя шаг.
Сверху плита засыпана снегом, а снизу под ней видны провалы, пустоты, острые камни, но мне никак не протиснуться в узкий подледный лаз. Верхняя кромка льда на уровне глаз, она ломается под руками, слева скала, справа — более пологий язык ледопада. Ставлю рюкзак, надеваю перчатки, проковыриваю зацепки для рук и ног и лезу по плите на разведку — ничего, вроде, держится. Облачаюсь в рюкзак, занимаюсь свободным лазанием, стараясь не думать о сломанных ногах, и преодолеваю эту последнюю техническую преграду на пути к заветной цели.
Последний взлет — и широкий заснеженный перевал лежит подо мной. Метет метель, умывает лицо. Вдали, метрах в трехстах, проглядывают сквозь пляшущие вихри два темных пятна — две скалы, там начинается спуск. Надо мной кажущимся нереальным здесь шумом слышится гул самолета. Там сидят люди в теплом салоне, едят… Отмечаю, что впервые за все путешествие я слышу этот обыденный звук цивилизации.
Заледеневшие скользкие скальные глыбы на спуске не дают мне не только разогнаться, а даже идти быстрее, чем на подъеме. Опираясь руками о камни, я опускаю ногу, прощупываю опору под ней и лишь затем перемещаю на нее всю тяжесть своего груза. Так и спускаюсь некоторое время, приседая эдакими пистолетиками.
Узкий распадок постепенно расширяется. Все, снег впереди кончается, камни чуть припорошены им. Вбиваю себе в сознание: «Радуйся, ты на Пегтымеле!» А особой радости и нет, настолько устала. На подъеме я съела почти целую шоколадку, нарушив все допустимые нормы. А сейчас, пока не кончился снег, решаю в честь достижения бассейна реки моей мечты сделать мороженое. Достаю миску и намешиваю в ней сухое молоко с сахаром и снежком. Это было ошибкой, после такой холодной закуски я зверски замерзаю и бегу вперед, пытаясь согреться. Бахилы раздираются окончательно, выбрасываю их за ненадобностью.
Однако ниже, в широченной тундровой межгорной долине, куда я выхожу из узкого ущелья, снова начинается белый ковер. Сверху периодическими зарядами валят хлопья, скрывая видимость. Может быть, уже наступила зима? Снег не прекращается. Здесь, на высоте 850 метров, все под его белым покровом. Куда я попала? Трава в снегу. Долина голая, унылая, неприглядная, негде спрятаться от снега и ветра. До Пегтымеля остается 12 километров, решаю дойти до воды и там уже пережидать непогоду, ждать бабьего лета, неторопливо собирать каяк. Тешу себя мыслью о многочисленных хариусах, о том, что теперь поплыву только вниз. В большом камне посреди долины мне чудится яранга. Отдельные крупные камни здесь — большая редкость. Чтобы рассеять иллюзию, подхожу к камню почти вплотную. Волнами накатывает снег, монотонно шагаю в белой мгле, ориентируюсь по распадкам далеких боковых склонов, проступающих в короткие моменты далекой видимости. Пушистые хлопья на удивление сухие, они не тают на моей брезентовой штормовке. А может, это я уже слишком холодная?
Километров через пять у меня вдруг резко начинает болеть ступня левой ноги. Каждый шаг по припорошенным камням пронизывает меня острой болью в своде стопы. Пытаюсь идти на ребре ступни, хромаю, ужасно медленно ползу. Теперь широкие сухие каменистые русла не служат мне хорошей дорогой, выбираю тундровые участки, там тяжелее идется, но мягче. Ноги пружинят, проваливаясь в мох. Плечи устали так, что моментами их сводит, руки немеют.
Из последних сил в совершеннейшей прострации добредаю до реки и с ужасом обнаруживаю мелкий
