взывать к знакомому психиатру Н.И. Кульбину. Тот диагностировал у Хлебникова «состояние психики, которое никоим образом не признается врачами нормальным». Врачи никогда не признавали здоровыми поэтов, особенно футуристов. Но здесь – полный консенсус. Начались комиссии. Хлебников жил то в больнице, то в казарме, то у родителей в Астрахани и Царицыне. Ему дают отпуск на пять месяцев, а это уже весна 1917 года. В армию он не вернется. По-моему, по нему отцы-командиры и военкомы не особенно плакали.

Февраль – это был пир духа для футуристов. Поэты бродят по кафе, и Хлебников с ними (скрываясь, однако, от комендатуры, ведь отпуск кончился). За два дня до Октября Хлебников пишет письмо в Мариинский дворец от имени «председателей Земного шара». Председатели постановили: «считать Временное правительство временно не существующим».

А потом все летит в тартарары, вполне в духе футуризма. Безумие времени как будто почерпнуло язык и стиль из работ Хлебникова. Поэта носит по России за приютом, едой и теплом. Но всего этого куда меньше, чем стихов и экспериментов. Поэту удалось на пять месяцев найти корм в газете «Красный воин», хотя его стихи для армии сильно напоминают Марюткины вирши из «Сорок первого» Лавренева, а ведь Хлебников не от сохи, он учился в университете!

В 1919 году поэт добровольно идет в психиатрическую лечебницу Харькова, чтобы спастись от деникинского призыва.

Маяковский пытается помочь ему прокормиться и что-то издать.

В 1920 году Хлебников знакомится с Есениным, Есенин тоже подбрасывает кое-что и издает в Москве его бред на тему Гражданской войны: «Ночь в окопе». Хлебников немного «шакалит» у комиссаров: то против Врангеля напишет, то про молот и про серп. Одно утешение, что, кроме названия, ничего не понять.

Дальше уже чистый вестерн: Хлебников оказывается в Баку, на съезде народов Востока. Этот цирк отвечает его душевному складу. Потом поиски пропитания заносят его в Персию. Та еще авантюра! Советская республика в Северном Иране; Советы, формирующие Персидскую Красную Армию в Баку; и Хлебников, ангажированный в виде лектора… В Энзели он знакомится с дервишами, а местное население принимает его за «русского дервиша». Пророчества, безумие, нищета, служение неведомому Богу… Поэт всегда немножко дервиш, но здесь был полный профессионализм.

В Тегеране Хлебников бросает армию и нанимается в гувернеры к местному хану. Вот уж плова он вволю поел!

Армия повернула назад очень скоро, и Хлебников – вместе с ней. Его заносит в Пятигорск, там он работает ночным сторожем.

В 1921 году железное дыхание Антимира становится ощутимым. У Хлебникова появляются две вполне нормальные поэмы о Гражданской войне вроде «Двенадцати» Блока: шквал и ужас, конец мира, хоть и с левым уклоном – «Ночь перед Советами» и «Ночной обыск». Впрочем, смерть Блока и расстрел Гумилева приводят его в норму, он даже пишет некрологи. И неожиданно едет в Москву. Катаев вспоминает, что он приехал оборванный, лохматый, полубезумный и ходил по тусовкам с наволочкой, полной стихов. Маяковский пытался помочь, подкормить, поселить, но Хлебников понял, что они построили, раньше Маяковского на девять лет.

У поэта началась лихорадка. Голод, отчаяние, безумие как проявление отчаяния.

Поклонник его таланта (и сноб) Петр Митурич хотел дать убежище и пригласил в местечко Боровенко Новгородской губернии. Там у поэта развился паралич, отнялись ноги, началась гангрена. Будетлянин умер 28 июня 1922 года.

В 1960 году советская власть угостила провидца Новодевичьим кладбищем. Мертвый, он стал добычей архитекторов Антимира. Стал пером в крыле его Железного Журавля.

В 1977 году астроном Н.С. Черных назвал малую планету 3112 «Велимир».

Он призывал отказаться от пространства и жить во Времени, считал себя воплощением Эхнатона, фараона Египта, Лобачевским, Омаром Хайямом. Он верил в переселение душ. Но это не помогло. Он был раздавлен пониманием, что вокруг растет, как лес, нечеловеческий мир. Антимир. А он остался Человеком и поэтому погиб.

А воплотился его больной и провидческий дух не в Омаре Хайяме, а в Данииле Хармсе и обэриутах, которые пытались найти убежище в абсурде, когда Антимир сдали под ключ.

Хармс умер за решеткой, в тюремной больнице, но они с Хлебниковым, умершим вроде бы на воле, но знавшим, что воли больше нет, были оба узниками Черного и Красного Времени, которое отменило Пространство. Оказалось, что там нельзя жить даже детям Выдры.

Химеры на нашем Храме не улыбаются. Их оскал – от боли.

Маленькая рыбка,Жареный карась,Где ж твоя улыбка,Что была вчерась?

СТИХИ ВЕЛИМИРА ХЛЕБНИКОВА

Подборка Валерии Новодворской

84. ЗВЕРЬ+ЧИСЛО

Когда мерцает в дыме селСверкнувший синим коромысел,Проходит Та, как новый вымысел,И бросит ум на берег чисел.Воскликнул жрец: «О, дети, дети!» — На речь афинского посла.И ум, и мир, как плащ, одетыНа плечах строгого числа.И если смертный морщит лобНад винно-пенным уравнением,Узнайте: делает он, чтобСтать роста на небо растением.Прочь застенок! Глаз не хмуря,Огляните чисел лом.Ведь уже трепещет буря,Полупоймана числом.Напишу в чернилах: верь!Близок день, что всех возвысил!И грядет бесшумно зверьС парой белых нежных чисел!Но, услышав нежный гомонЭтих уст и этих дней,Он падет, как будто сломан,На утесы меж камней.

21 августа 1915

103. ЖИЗНЬ

Росу вишневую мечаТы сушишь волосом волнистым.А здесь из смеха палачаПриходит тот, чей смех неистов.То черноглазою гадалкой,Многоглагольная, молчишь,А то хохочущей русалкойНа бивне мамонта сидишь.Он умер, подымая бивни,Опять на небе виден Хорс.Его живого знали ливни —Теперь он глыба, он замерз.Здесь скачешь ты, нежна, как зной,Среди ножей, светла, как пламя.Здесь облак выстрелов сквозной,Из мертвых рук упало знамя.Здесь ты поток времен убыстрила,Скороговоркой судит плаха.А здесь кровавой жертвой выстрелаЛожится жизни черепаха.Здесь красных лебедей заряСверкает новыми крылами.Там надпись старого царяЗасыпана песками.Здесь скачешь вольной кобылицейПо семикрылому пути.Здесь машешь алою столицей,Точно последнее «прости».

Начало января 1919

159

Сегодня Машук, как борзая,Весь белый, лишь в огненных пятнах берез.И птица, на нем замерзая,За летом летит в Пятигорск.Летит через огненный поезд,Забыв про безмолвие гор,Где осень, сгибая свой пояс,Колосья собрала в подол.И что же? Обратно летит без ума,Хоть крылья у бедной озябли.Их души жестоки, как грабли,На сердце же вечно зима.Их жизнь жестока, как выстрел.Счет денег их мысли убыстрил.Чтоб слушать напев торгашей,Приделана пара ушей.

9 ноября 1921 – начало 1922

212. НОЧЬ ПЕРЕДСОВЕТАМИ

Сумрак серый, сумрак серый,Образ – дедушки подарок.Огарок скатерть серую закапал.Кто-то мешком упал на кровать,Усталый до смерти, без меры,В белых волосах, дико всклокоченных,Видна на подушке большая седая голова.Одеяла тепло падает на пол.Воздух скучен и жуток.Некто притаился,Кто-то ждет добычи.Здесь не будет шуток,Древней мести кличи! И туда вошлоВидение зловещее.Согнуто крючком,Одето, как нищая,Хитрая смотрит,Смотрит хитрая!«Только пыли вытру я.Тряпки-то нет!»Время! Скажи! Сколько старухеМинуло лет?В зеркало смотрится –
Вы читаете Поэты и цари
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату