214. НОЧНОЙ ОБЫСК
ЕДВА ЖИВА
ЗОЛОТАЯ РЫБКА НА ПОСЫЛКАХ
Начало российской фантастики; сокровенные саги о любви; грозная, яростная Петровская эпоха; две Смуты (1917–1922 гг. и та, первая, со Лжедмитрием, ХVII в.), которые мы узнавали и запомнили по его рассказам, потому что лучше никто не написал; картины из жизни эмигрантов в Париже – жуткие, истинные, исступленные (тоже лучшее, что есть на эту тему). Призер и отличник по линии Муз. Золотая рыбка.
Задумывались ли вы когда-нибудь об этой коллизии? Как бы это все выглядело: неумная, жадная, злобная старуха, помыкающая чудесной, красивой, мудрой золотой рыбкой. В сказке этого не произошло, жадная баба осталась у разбитого корыта. А в жизни сверкающий, талантливый и впрямь золотой Алексей Николаевич Толстой пошел на посылки к хамам-большевикам. Он продавался без колебаний и комплексов, без рефлексии и печали, весело и с энтузиазмом, как шлюха на Плешке или трассе.
На его могиле нет ангелов, но есть полные соблазна фигуры обнаженных языческих богинь (писатель любил без счета жен и дев). У него роскошный мавзолей, прекрасная ограда, редкие благоуханные цветы.
И эта шикарная могила, на которой нет креста, тем не менее составляет единый ансамбль с Храмом. Талант, игра ума, красота. Дар. Можно вынести тело писателя из Храма, но нельзя убрать такого автора, как Алексей Николаевич Толстой, из литературы. Хоть запрещай – будут читать в самиздате. Здесь самое время вспомнить, как лагерник из «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына говорит: «Искусство – это не что, а как». А другой отвечает, что, мол, плевать мне на ваше искусство, «если оно во мне добрых чувств не пробудит». Но дело-то в том, что добрые три четверти творчества А.Н. Толстого и чувства добрые пробуждают! Один рассказ из времен голода, разрухи и военного коммунизма так и называется: «Милосердия!».
Алексей Толстой продешевил. Продать такую душу за сытный паек, деликатесы, имения и особняки, за машины и наличку – это плохой бизнес. Одна надежда, что черти в аду тоже охотники до хорошей литературы и наш Алексей Николаевич там «тискает романы», как интеллигенты с 58-й статьей ворам в сталинских лагерях, куда он не попал при жизни. Так пусть избежит самого худшего и после смерти. «Романистам» воры наливали супчику, давали хлебушка, выделяли хорошее место на нарах, не позволяли их обижать. А черти не только не посадят в кастрюлю, но, глядишь, даже сводят в какой-нибудь адский ресторан, а то и в бордель. И пусть они там с Горьким (который писал плохо, но защищал писателей и спас многих от голодной смерти и от ЧК) выпьют за российскую словесность.
Приключения Алеши Толстого (Толстого ли?) начались еще в материнской утробе. Его отец, граф Александр Николаевич Толстой (у сына даже отчество не по нему!), был просто графом, богатым помещиком Самарской губернии (1849–1900). Зато мать была эмансипе с революционным уклоном: Анна Леонтьевна Толстая, урожденная Тургенева – двоюродная внучка декабриста Николая Тургенева («Хромой Тургенев обнажал цареубийственный кинжал». А.С. Пушкин).
Анна была образованной графоманкой типа г-жи Чарской. У нас сейчас такая «дамская» литература лежит на развалах в ярких бумажных томиках. И она выкинула такое коленце: на втором месяце беременности сбежала от мужа и троих детей и открыто переехала в дом председателя земской управы Алексея Аполлоновича Бострома, красавца, либерала и шестидесятника, бедного, как Иов на гноище. Алеша и родился на его убогом хуторе Сосновка, где беглой графине приходилось доить корову и топить печь кизяком (муж-шестидесятник был близок к народничеству). Анна была совсем не Каренина, под поезд не стремилась, под поезд чуть не бросился брошенный граф. Он умолял вернуться, прощал все (ну прямо как Каренин другого Толстого), издал даже на свои средства жуткую стряпню неверной жены – роман «Неугомонное сердце», который высмеяли «Отечественные записки», и больше романов гр. Толстой никто не издавал. А ей и горя было мало, она писала в стол до конца дней своих.
В конце концов бедный граф стрелял в Бострома, промахнулся и был с трудом оправдан присяжными. Алеша так никогда и не увидел графа, своего настоящего отца. Считал себя сыном отчима, подписывал письма «Леля Бостром» и даже не был внесен в дворянские книги. Анна подавала прошение за прошением в Сенат, но ни связей, ни денег не было, а Сенат не любил ни скандалов, ни адюльтера.
Зимой 1900 года безутешный граф умер, и Анна с Алешей, которому исполнилось 17 лет, поехали на похороны. Родственники и трое старших детей графини облили бедного Алешу (и изменницу, конечно) презрением.
А потом вдруг сюрприз: по завещанию графа Алексей был признан сыном и получил 30 тысяч рублей. Но только после смерти матери Алексей нашел ее письмо к Бострому, где она жалела о том, что младший сын не от любовника, а от мужа, и даже сомневалась, сумеет ли его полюбить. И все вышло наоборот: Алешу она любила безумно, а к Бострому быстро охладела.
Воспитание Алеше отчим и мать дали не графское: отправили в реальное училище, а не в гимназию
