Он пойдет по трупам и по костям. Он разучится жалеть. Он никого не подставит, ни на кого не донесет, не станет требовать ничьей головы. Но и не заступится. Ни за Мандельштама, ни за Мейерхольда. Он будет притворяться шутом для Сталина: то напьется, то анекдотик расскажет. Он будет угождать сановному Горькому. На даче у мэтра мальчики ловили бреднем рыбу, бредень зацепился за корягу. Толстой в шикарном синем костюме полез отцеплять (на прощание в Париже на десять лет вперед костюмов накупил). Костюм полинял, и еще неделю у Горьких развлекались, ежедневно топя баню, чтобы отмыть «посиневшего Алешку», который подкрашивался дома чернилами… Стыдно. Но ему не было стыдно. Он был очень холодным художником, он не любил свои модели. Его не волновал вопрос, что станет со страной, с народом. Он знал, что утонет, если не оттолкнет утопающих. И он выжил. Начал с нуля: лефовцы его не терпели, знакомые чурались: граф, эмигрант, а вдруг за него посадят? Маяковский с ЛЕФом травили его еще и за классицизм. Он в ответ едет корреспондентом «Правды» на Волховстрой, присылает восторженные репортажи. Он свой, свой в доску!
И МХАТ ставит его пьесу, а потом в очередь становятся и другие театры. Квартирка у него пока тесная и скромная, еда убогая: щи и мясо из щей под хреном. Но зато собираются полезные люди. И выходят новые, потрясающей силы вещи: «Гадюка» (1928), «Гиперболоид инженера Гарина» (1928), вторая часть «Хождения по мукам», то есть «Восемнадцатый год» (1928).
Начал прибыльный проект: роман «Петр I», коий и писал 16 лет. Так и не дописал, но «Новый мир» с 1929 года аккуратно публиковал уже написанные главы. Он великолепно подал жестокую и яркую историю и даже не особо любовался Петром: оставил на нем и кровь, и палачество. Роман очень сильный, хотя и слабее рассказа «День Петра». Сталин обалдел от счастья и осыпал милостями придворного «кремлевского» графа.
Все-таки Сталин был недалеким человеком, наверное, мнил себя Петром. Еще бы! Ломка старого мира, «железный конь идет на смену крестьянской лошадке» (Ильф и Петров), «оставил Россию с атомной бомбой, а принял ее с сохой» (говорят, Черчилль). Хотя какой он Петр? Сталин построил не Петербург, а ГУЛАГ, и вместо окна в Европу возник железный занавес, а окно-то прорубили во времена Иоанна Грозного. Конечно, граф Сталина терпеть не мог. Иначе не было бы «Золотого ключика», Эзоповой сказки, где куклы бегут от страшного и противного Карабаса-Барабаса под предводительством хулигана и диссидента Буратино. Только куклам было куда бежать: была дверка в новую жизнь в стене каморки папы Карло. А перед А.Н. Толстым была просто стенка, и к ней он становиться не хотел. Он мог не уцелеть, игра была рискованная, очень многих правоверных сталинистов пустили на шашлык. Но они были бараны, а он был циник. Он всех переиграл. В 1939 году появляется «Хмурое утро». Самая неудачная часть трилогии. Врать в своем творчестве у графа не выходило. Он врал в политических заявлениях. В «Гиперболоиде» у него живые и авантюристка Зоя Монроз, и фашист и авантюрист Гарин (в 1928 г. Толстой сформулировал ДНК фашизма: раса господ, селекция, евгеника, фанатизм этой идеологии, ее крах. Ведь серой массе нужны иллюзии, нельзя прямо сказать, что люди не равны. Коммунизм выжил, потому что сладко лгал. Фашизм погорел не только на жестокости, но и на открытом цинизме). Апаши, немецкие ученые, капиталисты – все живые. Только главный герой Шельга, идеал коммуниста, – манекен.
В «Хождении по мукам» красные все на ходулях, все неправдоподобны: и Анисья, и Иван Гора. А «Хлеб», якобы продолжение «Утра», написанный в 1937 году, вообще «окно РОСТА», слабая агитка: «Не отдал он красный Царицын врагам пролетарской страны». И как это Сталин купился на такую дешевую и бездарную лесть? А вот мужик Алексей, ординарец Рощина, наш несостоявшийся средний класс, в трилогии очень живой. Этих мужиков большевики или в банды толкнули и уничтожили, или раскулачили и прикончили в ГУЛАГе. И всем понятно, что Иван Телегин и Вадим Рощин в Красную Армию не пошли бы, автор погнал их туда силой, вопреки характерам.
Однако правда и здесь брезжит: столичные жители после победы «Революции» получают по 100 граммов черного хлеба, а героиня Гражданской войны Анисья – еще и пару вобл или ржавую селедку. Зато граф лгал в другом. Вот что он говорил о великом Льве Толстом: «…когда он пишет об отвлеченных вещах, он не видит, а думает. И если бы он думал так, как думает товарищ Сталин, то, наверное, он не затруднялся бы во фразах». А вот цитата из 1937 года: «Мы поднимаемся все выше и выше к вершине человеческого счастья».
А вот и 1938 год. «Кто старое помянет – тому глаз вон. Глаз вон вредителям, тайным врагам, срывающим нашу работу, – это уже сделано, глаз у них вон». А это уже одобрение репрессий, пляска на костях.
И еще беспардонная ложь из 1938 года: «Наш советский строй – единственная надежда в глухом мире отчаяния, в котором живут миллионы людей, не желающих в рабских цепях идти за окровавленной колесницей зверского капитала».
И что же он за это получил? За свою бессмертную душу? Сталин выполнил все условия договора. Этот дьявол – в отличие от Мефисто – не обманул. Граф получил дворец князя Щербатова, дачи в Барвихе и Царском Селе, личный счет в банке, который был только у Туполева (до ареста) и Горького (до его отравления чекистами). Он получил красного дерева мебель петровских времен и мебель карельской березы. В дверях стоял лакей с позументами и жезлом: «Его сиятельства дома нет, они на заседании горкома партии». Он получил депутатство в ВС, стал академиком, возглавил Союз писателей, хватанул орден Ленина и орден Трудового Красного Знамени. Его детей не взяли на фронт, он только кинул в 1943 году 100 тысяч рублей на танк «Грозный».
Он даже получил новенькую, с иголочки, молоденькую жену. Наташа, не вынеся вечных попоек с первыми встречными и застолий дома до утра, а также романов со всеми юбками СССР, уехала с детьми в свою квартиру в Ленинграде. Оставила мужу любовную записку и, по просьбе Алексея, секретаршу «на недельку». Наташа оставила ему Милу Баршеву – молодую девушку, подругу детей. Через две недели Баршева перебралась из кабинета в спальню… Наташа смирилась, худого слова не сказала: «Таков свирепый закон любви. Если ты стар – ты не прав, и ты побежден». Она снова стала писать стихи… о любимом Алеше. И это было худшее из его предательств. В 1935 году 52-летний Толстой женился на 29- летней Людмиле. Они прожили вместе десять лет. Из Милы вышла советская гранд-дама. Это вспоминает писатель и лагерник аристократ Олег Волков. Однажды он ел за их столом, но понял, что просить помощи и заступничества нельзя.
Толстому разрешали ездить в Западную Европу, он пытался сманить Бунина, хвастался богатством и скупленными на толкучке портретами «предков».
Но Тот, кто не подает руки талантливым подлецам, не дал ему легкой смерти и долгой жизни. В 1944 году у него нашли рак легкого, и он умер в 1945 году, 23 февраля, ничего из богатств не унеся с собой.
Я бы простила – за талант. Но я не знаю, как просить об этом у Того, кто ценил совесть выше литературных данных. Кому много дано, с того много и спросится. А у меня нет аргументов, кроме желтого собрания сочинений. Боюсь, что молитвы здесь не помогут. Остается надеяться на блатных чертей из адского барака.
СТОЛКНОВЕНИЕ С БЕЗДНОЙ
Бездны бывают разные, не обязательно подводные и космические. На земле хватает бездн, и одна из самых бездонных и ужасных – сердце человеческое. И Всемирный потоп не обязательно связан с падением астероида или глобальным потеплением. Каждый водолаз знает: ниже определенной отметки подводник слышит зов бездны. Это значит, что наверх уже не подняться, что чудовищное давление сплющит тебя в блин. А философы XX века предостерегают (экзистенциалисты, пережившие коммунизм и фашизм): если человек склоняется над бездной и слишком пристально всматривается в нее, то бездна может ответно поглядеть в человека, и тогда – берегись.
Владимир Маяковский всю жизнь изображал из себя то ли боевика, то ли полевого командира, то ли конкистадора (революционерами и в 1905-м, и в Феврале 1917-го были почти все интеллигенты, а художники – на 99 процентов, да и Октябрь 1917-го от людей искусства, от этих несчастных нонконформистов, упрямцев, у которых вечно все не как у людей (а по бардам из КСП: «Странные люди заполнили весь этот город, мысли у них поперек и дела поперек, из разговоров они признают только споры, и никуда не уходит оттуда дорог»), взял свою дань в виде 60–70 процентов. Мобилизовал, заворожил, обманул и завел в трясину, где такие прекрасные болотные огни). В темноте пламенный поэт принял
