прекрасных драккара с блестящими на солнце темными осмоленными бортами, с рядами плавно взлетающих и уходящих в воду весел, с оскаленными мордами чудищ на высоких штевнях и трепещущими на ветру полосатыми парусами. Это было чудесное зрелище, несмотря на то, что оба корабля были тяжело нагружены: все пространство возле мачты варяги завалили мешками и бочонками, а на корме поместили тюки, плотно увязанные и старательно накрытые. Самого Аудуна Стема увидел еще издали – он отдавал приказы убавить ход и поднять весла. Стема помахал ему рукой. Как и Асольву, правившему вторым драккаром. Когда Аудун сошел на берег, они со Стемой крепко пожали друг другу руки. Парень глаз не мог отвести от стругов ярла.
– Какие же они у тебя красавцы, ярл! – говорил Стрелок, не скрывая восхищения. – Первый, как погляжу, скамей на двадцать будет, да и второй не намного меньше. И такие узкие, длинные – на них можно не только увернуться от волны, но и пройти по узкой протоке. А осадка у судов, видать, такая, что и по мелководью пройдут.
В глазах Аудуна зажегся интерес.
– А ты, Стрелок, неплохо разбираешься в драконах мачты.[85] Откуда знаешь о варяжских кораблях?
Стема тряхнул длинным чубом.
– Да так... Была некогда у меня мечта на таком вот красавце уйти с варягами в дальний поход... Да только все уже быльем поросло.
Аудун вроде как собирался что-то сказать, но неожиданно отвел глаза, закусил ус, будто пытаясь подавить усмешку, и стал с важным видом расправлять свою холеную бороду. И тут Стема получил сзади крепкий тумак. По укоренившейся воинской привычке он присел и резко развернулся, выбросом ноги сбив напавшего. И... обомлел.
На земле, сбитая его подсечкой, сидела Светка и обескуражено смотрела на мужа. Стема сперва тоже уставился на нее, а потом кинулся, быстро поднял и так крепко обнял, что она даже взвизгнула.
– Эй, будь поучтивее с почтенной женщиной, – засмеялся Аудун.
Эта пара всегда забавляла его.
А Светорада уже сама уперлась в грудь мужа, отталкивая.
– Вот, ехала к нему, лешему, а он только и знает, что драться! Знала бы, как встретишь, – в броню бы оделась.
– Светка моя!.. Солнышко мое ясное! Хм... в броню говоришь? Неужто и тебя под мою руку в отряд отдали? Вот уж я погонял бы тебя на учениях с кметями.
– Конечно, ты только на то и горазд, чтобы драться да гонять. Ну, ничего, я тебя тут сама построю, да так, что и твоим кметям будет чему поучиться.
– Ты моих кметей не тронь! Ты их в Ростове так застращала, что они только и твердят, что должны меня по твоему наказу охранять, и чуть что, кидаются со щитами, прикрывают.
– Неужто? Да я за это каждого из них расцелую!
– Смотри ты, целоваться она будет! Ты к кому ехала? Ко мне или к моим кметям?
Подобные перепалки между молодыми супругами служили знаком полного согласия между ними, и все вокруг улыбались, наблюдая за этой сумасбродной парой.
Между тем прибытие торговых стругов по Которосли послужило оживлению торга, и ярл, оставив Стрелка со Светой, пошел к прибывшим ранее судам, чтобы присмотреться к товарам. Аудун приветливо здоровался с прибывшими варягами, расспросил, откуда они и куда направляются, что могут предложить на продажу. Его окружили. Ярл Аудун, статный и рослый, в добротных доспехах и посеребренном шлеме, смотрелся таким витязем, что ему каждый хотел уделить внимание. Здесь, на чужой земле, далеко от их северной родины, варяги держались друг с другом приветливо, расспрашивали о знакомых в надежде передать им весточку. И хотя прибывшие варяжские купцы предлагали ярлу отменные товары, приобретенные в торговом граде Итиль, Аудун отошел от них, как только увидел на другом корабле лошадей. С варягами сговорится и его рассудительный сын Асольв, решил любитель добрых скакунов и отправился взглянуть на поджарых хазарских лошадей. Животных недавно свели на берег, и присматривающий за ними конюх спрашивал, где их можно пустить попастись, дать размяться после долгого плавания по водам, пока мытник осмотрит товары на ладьях и возьмет положенное.
– Кто хозяин лошадей? – осведомился Аудун, поглядывая на привезенных красавцев заблестевшими глазами. Одна молодая светло-рыжая кобыла с белой звездочкой на лбу особенно ему глянулась. Если сговорится о цене, он прикупит ее для своего табуна. – Я спрашиваю, разрази вас гром, кто привез лошадей на мену?
Один из хазарских охранников тут же стал расхваливать коней, а сам все озирался, высматривая хозяина, горбатого купца Гаведдая, который один был уполномочен распоряжаться этим четвероногим товаром.
Аудуна интересовало, что они хотят за рыжую кобылу, но охранник толком ничего не мог ответить. Он говорил на смеси славянского, варяжского и хазарского, так что Аудун мало что понимал и начал уже сердиться.
– Торговать вы сюда прибыли, песьи дети, или похваляться?
– Не гневайся, могучий батыр! Я просто не могу понять, куда наш купец подевался. Он ведь...
И дальше шла сплошная тарабарщина по-хазарски. Наконец охранник радостно воскликнул, указывая на своего господина, благородного Гаведдая, который сидел за каким-то ворохом пестрых тканей и бочкой с воском, выставленных на продажу кем-то из местных. Аудун подошел и некоторое время с любопытством смотрел на маленького горбатого хазарина, который украдкой за кем-то наблюдал.
– Послушай, почтеннейший, – с трудом припоминая хазарские слова, обратился к нему ярл. – Я с тобой говорить хочу, дело есть. О великий Один, да что это с татуированным уродцем делается? – возмутился он уже на скандинавском, когда хозяин лошадей, не обращая внимания на подошедшего покупателя, стал отползать от него, все так же прячась за тюками с товарами и кого-то выглядывая.
Проследив за взглядом горбуна Гаведдая, Аудун решил, что тот смотрит в сторону Стрелка и Медовой. Молодые люди стояли и целовались, словно позабыв, что находятся среди людного торга. Ну, понятное дело, таких обычаев в Хазарии нет – чтобы лобызаться у всех на виду. Аудун слегка пнул коленом притаившегося за тюками купца, вновь спросив про лошадей, и постарался объяснить торговцу, что у него самые серьезные намерения. К таким речам ни один торговец не должен был оставаться глухим, как бы его ни шокировали вольные нравы местной молодежи.
В конце концов, Гаведдай повернулся к ярлу. Ну и уродец, отметил про себя Аудун. Лицо худое, вытянутое, нос выступает клювом, даже островерхая богатая шапка, сверкающая золотыми нашивками, скорее подчеркивает уродство татуированного лица, чем красит его. Да и повел себя горбатый купец как-то странно. Сделав знак ярлу следовать за ним, Гаведдай перебежками, втянув голову в плечи, поспешил на свой корабль, не больно волнуясь, идет ли за ним покупатель. Когда они взошли по сходням на корабль, хазарин почувствовал себя увереннее и пригласил гостя сесть на один из крытых ковром складных стульев на корме, сам же сел на подушку на палубе, скрестив ноги, и велел прислужнику угостить Аудуна вином. Вино показалось тому кислятиной. Аудун знавал вина и получше. Оттого и решил, что торговец не бог весть какая знатная птица, поэтому завышать цену пока не стоит. Варяг завел речь издалека, дескать, он привез разные товары на мену и теперь интересуется, что торговый гость может предложить за них. Нет, рыбий клей и вино Аудуну ни к чему (да еще такое дрянное вино), а вот на бобровые шкурки он с охотой обменял бы у него рыженькую кобылицу.
Говорили они на славянском, который, как оказалось, Гаведдай неплохо знал. Однако то ли от недопонимания, то ли оттого что мысли у него были чем-то иным заняты, горбун отвечал Аудуну медленно, невпопад и, вытягивая шею, часто поглядывал из-за высокого борта на берег. В конце концов, Аудун тоже заинтересовался, что же так волнует горбуна. И, опять-таки, создавалось впечатление, что Гаведдай смотрел только туда, где находились Света и Стрелок. Теперь молодые люди подошли совсем близко, стояли подле варяжского купца, который разворачивал перед ними кусок ярко-голубой ткани и расхваливал свой товар. Личико у Светы при этом было оживленным и довольным, Аудун видел, как она заулыбалась, когда Стрелок развязал тесемки на кошеле. Дирхемы-то у него теперь водились, мог позволить себе побаловать жену. А еще ярл заметил, что к молодой паре сквозь толпу пробирается шаманка Согда, мрачная и решительная. Но тут перед ней, словно из-под земли, возник кривоносый кметь Глоб и стал теснить от
