Ему приходилось сталкиваться с берсерком и поэтому казалось невероятным, что приютивший его Светораду благородный ярл может быть таким.
Но Нечай уже отошел от него, отдавая распоряжения. На оставшегося стоять Стему глянул с насмешкой.
– Ладно, лети, голубок сизокрылый. Я здесь наездами, а тебе тут жить, возможно, придется. Нечего особое раздражение у местных вызывать. С грязной работой я сам управлюсь, а ты пока ранеными займись. Хвала Перуну, что убитых нет. Но все равно трое у меня пострадали и один твой. Вот и отвези их в крепость. А Власа можешь тут оставить. Этот кровушку пускать любит, пусть и постарается для меня. Да еще с добычей охотничьей тебе надо разобраться. Не пропадать же добру, когда тут такое...
Стема согласно кивнул и пошел к своему коню. Когда уже сел верхом, увидел стоявшего в стороне Чику. Шамана предусмотрительный Нечай трогать не стал. Этот избежит наказания – свои же меряне накостыляют за неудачный набег, даром, что тот беседует с богами. Меряне – люди простые, но зло им на ком-то сорвать придется. И не на русах же, которые и сильны, и с войском, и мерян защищают прилежно, и хлеб научили их сеять. Стема только махнул рукой шаману в шутливом приветствии. Однако Чика ответной радости не проявил, даже крикнул гневно:
– Теперь тебя наша Согда ни за что любить не будет!
Стема, дурачась, схватился за голову и проехал мимо, управляя конем одними коленями. А отъехал, и лицо помрачнело. Далась им всем эта Согда! Считают, что он тут всем обязан ее расположением.
Когда Стема покончил с делами и, сопровождая волокуши с ранеными и свежеванной олениной, подъезжал к Медвежьему Углу, у пристани, недалеко от впадающей в Итиль речки Которосли, уже покачивались давешние купеческие суда. Местные меряне обступили сошедших на берег купцов и бойко с ними торговались, предлагая пушнину и мед в обмен на заморские товары. Мерян тут было достаточно, потому что притаившийся за небольшой рощей у реки мерянский поселок был довольно обширным, бревенчатые родовые избы стояли рядами, над крытыми тростником кровлями поднимались дымки. Но Стеме надо было чуть дальше, к выступающему на реке мысу, со стороны которого сюда долетал звук стучавших топоров и скрип дерева. Тын, опоясывающий новый град, был почти уже окончен, только со стороны берега еще не установили длинные ограды из бревен, и в этот проем с дороги была видна высокая кровля большой дружинной избы. Стема с удовольствием глядел на нее, представляя, как однажды ему придется сесть тут за воеводу. Хлопотно это будет, зато и почетно. А там, глядишь, и Светку свою возвысит, нарядит в паволоки[84] заморские, окружит слугами, чтобы жилось ей вольготно и легко, чтобы не работала на других. Правда, видеться тогда они будут еще реже, вздохнув, подумал Стема. Поселить ее на реке, в столь неспокойном месте, где проходит торговый путь, он никогда не согласится, ибо тут его красавицу могут опознать. А это для Стрелка было... Подумать страшно.
От размышлений Стемида отвлекли женские голоса. Он со своими людьми как раз проезжал мимо вымола, где у небольшой заводи собралась стайка женщин, занятых лепкой горшков. Стему в первое время удивляло, что меряне еще не знали гончарного круга и посуду лепили по старинке. Вот и сейчас одни женщины месили ногами глинистую массу, а другие были заняты лепкой: отделив от уже размешанной глины небольшой комок, они скатывали его сперва в шар, а потом, нажимая на глину большими пальцами и оглаживая снаружи ладонями, изготовляли сперва дно будущего сосуда, похожее на острый конец яйца, а потом наращивали стенки из полосок вылепленной глины, уравнивая их похлопыванием и нажимом пальцев. Чтобы глина не приставала к рукам, женщины то и дело обмакивали их в речной воде. Поэтому весь бережок был занят хлюпавшимися в холодной воде мерянками, которые весело болтали за своей нехитрой работой.
Когда же воины Стрелка приблизились к ним, со всех сторон послышались приветственные возгласы. Русских мужчин тут любили, даже для Глоба, отнюдь не красавца с его перебитым носом и темными после драк зубами, нашлась тут своя лада, бойкая молодая вдова, у которой на руках было трое детей, но которая всячески обхаживала ростовского дружинника, мечтая, что однажды он наденет на нее брачный браслет. И хотя Глоб похвалялся, что он вольная птица, однако по тому, как воин обрадовался встрече с вдовой мерянкой, было видно, что настырная баба все же приручила драчуна. На глазах у всех он подъехал к ней, и они стали о чем-то говорить, не обращая внимания на хохочущих женщин. Вскоре Глоб вернулся и указал Стрелку куда-то в сторону. Стема проследил за его рукой и увидел идущую от леса Согду. За его спиной один из кметей вздохнул со стоном:
– Ах, до чего же хороша! Так бы и съел ее!
Служительница местной богини огня Нэп-Эквы была довольно высокой для мерянки и величавой в движениях. Ее длинное одеяние из хорошо выделанной тонкой кожи было украшено по плечам и вдоль широких рукавов нашивками из меховых узоров и речным жемчугом; на голове был трехрогий убор жрицы, тоже украшенный мехами и бляшками из серебряных пластинок, спускавшихся, словно чешуя, на ее лоб. В чертах Согды явно угадывалась примесь инородной, нездешней крови: черные, слегка раскосые глаза, смуглая с оттенком желтизны кожа, нос с легкой горбинкой и нервными, как у породистой кобылицы, ноздрями. Встретившись взглядом со Стрелком, она широко заулыбалась, обнажив крепкие белые зубы, и пошла прямо на него.
Оказывая честь ее положению среди мерян, Стема ждал, а его дружинники понимающе хмыкали, проезжая мимо.
– Она как Итиль во время паводка, – говорили. – Бурная, упрямая, сильная. Найдет на кого – не увернешься.
Шаманка смотрела на Стрелка с неким вызовом и, подойдя почти вплотную, властно положила руку ему на колено.
– Придешь? – то ли спросила, то ли приказала.
Стема ответил, немного помедлив:
– Лучше не жди.
– Что, все жены своей боишься?
– Не боюсь, Согда, а люблю.
Она продолжала улыбаться, а рука ее ласково оглаживала его колено.
– Скоро новолуние, – сказала женщина, – ночи будут темные-темные. Так что никто не узнает. А я огонь для тебя разожгу, чтобы путь ко мне нашел.
Стема тронул шенкелем коня, отъезжая. Взгляд шаманки, служительницы пламенной богини, так и жег ему спину и, казалось, пропекал его буйволовые доспехи – того и гляди, металлические бляхи на нем раскалятся добела. Словно опасаясь ее, Стема пришпорил коня. Он уже не раз ругал себя за то, что, напившись на пиру после сговора с черемисой, поддался Согде, позволив ей увлечь себя в ее избушку у мерянской кумирни, где провел с ней полную любовно-пьяного угара ночь. С тех пор Согда не давала ему прохода. Она сама была как пламя и не сомневалась в своих чарах. А то, что молодой десятник после памятной ночи начал избегать ее, только еще больше распаляло шаманку, и она донимала его непрестанно.
Стеме не нравилась эта история. А пуще всего он боялся, что какие-то сплетни дойдут до его жены. Обидеть, огорчить Светку было для него и больно, и досадно. Ведь что для него Согда? Не стань ее, он бы и не заметил. Стема постарался выбросить из головы мысли о ней, как только въехал в крепостцу. Отдав распоряжения насчет раненых, десятник стал рассказывать о наскоке мерян на корабли, но тут к нему подбежал один из его отряда с сообщением, что со стороны речки Которосли, выходившей из лесов прямо к Итилю, слышно гудение рога. Значит, Которосль уже сбросила лед и к ним от Ростова движутся суда.
Стема уже знал, отчего ростовчане не поставили защитные частоколы вкруг града на озере Неро. Пробраться туда через болотистые чащи и лесную глухомань с буреломами и трясинами чужому человеку было не под силу, а водный путь по Которосли во многих местах был перекрыт вбитыми в илистое дно заостренными кольями, местонахождение которых было известно только своим корабелам. Когда же наступала пора туманных летних испарений и Которосль сильно мелела, частоколы поднимались над водой и проход становился таким узким, что пробраться на ладье к граду вообще становилось затруднительно – точно также, как из Ростова на Итиль. Однако сейчас, после таяния снегов, была самая пора, когда Аудун выходил на своих стругах на Итиль, чтобы нести дозор на реке.
Стема поскакал верхом к устью Которосли, намеренно делая вид, что не заметил стоявшую в стороне Согду. Да он и не думал о ней, когда увидел, как мощно и плавно входят в Итиль суда Аудуна – два
