ткань с ее покатых плеч, так же медленно начал развязывать шнуровку на рубашке. Его пальцы как-то неловко путались в складочках и тесемках, и Светорада сказала:
– Давай я сама.
– Тсс! – остановил он ее. Светорада негромко хихикнула:
– Стемка, да у тебя руки дрожат! Совсем как тогда, помнишь? В нашу первую ночь...
Он помнил. Тогда, в лесу северянской земли, где они, двое испуганных, ошеломленных своим дерзким побегом детей, впервые потянулись друг к другу. Тогда его тоже била дрожь и ему было страшно от мысли, что он не сможет подарить ей радость любви, разочарует, не убедит, что она не зря пошла за ним... Так же было и теперь. Ему во что бы то ни стало нужно было, чтобы его Светка снова стала его. Полностью его!
Легкая ткань рубашки от его движения плавно сползла с ее плеча, и Стема провел по открывшейся нежной коже своей огрубевшей от оружия и конских поводьев ладонью. О боги, какие гладкие у нее плечи, мерцающие в слабом освещении, какая округлая и высокая грудь, выплывшая, словно луна, из-под одежды! Тяжелый наряд упал вокруг Светорады мягким ворохом, открыв его взору плавно сужающееся в талии тело, изгиб расходящихся бедер. Стема касался ее легче, чем дуновение ветра, наслаждался каждым ее изгибом, ее упругостью и нежностью. Он не спешил, сдерживая желание сжать ее сильнее, медлил... И добился-таки, что Светорада опустила длинные ресницы, ее дыхание стало неровным, губы приоткрылись, будто ей не хватало воздуха. И тогда он склонился, нежно целуя ее между грудей, потом приник к одному из ее спелых плодов, ласкал языком и губами, едва касаясь, затем чуть сильнее обхватил напрягшийся сосок, сжал.
Светорада запустила пальцы в его рассыпающиеся волосы, ее голова отклонилась назад, глаза лихорадочно заблестели. У Стемы по спине прошла дрожь нетерпения, но он сдержал страсть, которая в последнее время оглушала его от сознания, что он был с ней великодушен, что простил ей измену, что победил соперника и подарил своей княжне достойный ее дом, о чем всегда мечтал. Но сейчас он ни о чем таком не думал, а хотел лишь одного: заставить ее все забыть, довериться ему и вновь стать его ласковой и пылкой Светкой, а не той, что так покорно и благодарно подчинялась ему... Ему хотелось, чтобы она забыла обо всем, кроме желания любить его...
Он ласкал ее медленно и упоенно; он шептал ей признания в любви, слова, какие никогда не мог сказать днем, когда они дразнили друг друга, дурачились или просто разговаривали о насущном. Он говорил ей сейчас о том, как любит ее, о том, что она его самая большая радость, его жизнь, его счастье... Для таких слов была только ночь.
Светорада слушала его, прикрыв глаза и позволяя ему делать с собой все, что он хочет, лишь слегка повела бедрами, когда он окончательно выпутал ее тело из длинных одежд. Стема целовал ее живот, потом поймал ее согнутую ногу, целуя, спустился по внутренней поверхности бедра и, прильнув губами к нежной подошве, стал ласкать языком каждый ее пальчик... Светорада едва сдерживала стон, когда он начал медленно покрывать жаркими поцелуями внутреннюю поверхность бедер, раскрыл и ласкал языком ее возбужденное лоно.
– Стема! Я не могу... Стема!
Он целовал ее, словно пил маленькими глотками. И даже когда Светорада, задыхаясь, попросила: «Ну же! Не томи!» – он и тогда не спешил.
Теперь она совсем раскинулась, и ее тело раскрылось, содрогаясь от наслаждения. Светорада нервно вцепилась руками в мех покрывала, а ее запрокинутая голова беспомощно металась среди рассыпавшихся, похожих на переливающиеся водоросли волос, таинственно мерцавших в свете одинокого огонька...
В какой-то момент она, дрожа и извиваясь, придвинулась к краю кровати и лежала так, почти касаясь ногами вороха сползших на пол мехов и сброшенных одежд. Стема выпрямился, стоял подле ложа на коленях, смотрел на нее, не переставая любоваться гибким распростертым телом в розово-золотистом свете ночника с соблазнительно скользящими тенями, таким совершенным... В это мгновение она вдруг резко села, растрепанная, серьезная и тяжело дышащая, и, не сводя с него напряженного взгляда, придвинулась к нему бедрами, притянула к себе и почти наделась на его изнемогающий от желания стержень. Миг – и они уже оказались одним целым, дрожащие, задыхающиеся, объединенные... И так же, как единое целое, задвигались навстречу друг другу, жадно оглаживая один другого, целуясь, сливаясь дыханием, ртами, телами...
Светорада не благодарила его ласками, как недавно, а сама с радостью отдавала себя. Она изгибалась в руках Стемы, то приникая, то откидываясь, то почти повисая на его сильных, обнимавших ее руках. Потом он мягко отстранил ее, и она упала на мех, хотела вновь подняться, но не смогла и смотрела на него пристально и остро... Внезапно она перестала его видеть, ее глаза стали казаться черными от расширившихся зрачков, видевших только то, что было в ней самой. И Стема торжествующе улыбнулся, задышавшись еще сильнее, еще настойчивее, почти поднимая ее за бедра и прижимая к себе.
Светорада закусила губу, глаза ее сперва закрылись под напряженно нахмуренными бровями, а потом широко раскрылись. И опять они ничего не видели. Ибо она уже почти была там, в той радости, которую только он мог ей подарить.
– Ну же! – приказал Стема, задыхаясь, чувствуя, что уже на подходе. – Ну же, иди ко мне!
Светорада слышала его голос, слышала, как нужна ему. И это было такое счастье!..
Наслаждение было почти болезненным, и она нетерпеливо вскрикнула. А потом хлынул свет, она вновь закричала, растворяясь в его ослепительном сиянии. Она парила среди этого света, как чайка в слепящих лучах солнца, она улетала туда, где царит благословенный покой и легкость.
Потом она плакала на его плече, обнимала и просила:
– Только будь со мной. Мне ничего иного не нужно.
– Я с тобой. Я так люблю тебя, моя Светка, моя медовая княжна Светорада!
На другой день они проспали куда дольше обычного. Эта их ночь была такой долгой, такой страстной и утомительно счастливой, что Стема, наконец, проснувшись, не спешил вставать и просто повернулся к Светораде, смотрел, как она спит, закинув одну руку за голову, а другой сжимая его запястье, словно не желала отпускать. Ее лицо разрумянилось во сне, Длинные темные ресницы подрагивали, золотистые волосы кольцами ниспадали на лоб и щеки. Она была такой милой и безмятежной, когда вот так спала, что только ее запекшиеся от поцелуев припухшие губы напоминали о прошедшей ночи. Ночи, когда он снова вернул ее себе. Свою княжну, свое солнышко, цветочек лазоревый, зореньку ясную...
Масло в ночнике давно выгорело, огонек погас, но ставни были не задвинуты, и сквозь застекленные проемы окон в покой проливался ясный дневной свет. Стема понял, что давно настал день, слышал доносившиеся со двора звуки возни, где слуги убирались после вчерашнего пиршества. Стеме надо было вставать и отправляться в детинец, чтобы выслушать последние наставления Путяты, проститься с отъезжающими, дать наказы сопровождавшим посадника кметям. Столько дел... Потом он вновь вернется к своей Светораде...
От размышлений его отвлек стон спавшей жены – мучительный, тревожный. Он оглянулся. Светорада нахмурилась во сне, потом вновь застонала, голова ее метнулась из стороны в сторону. Он склонился, прислушиваясь к тому, что она лопочет.
– Нет! – вяло произносила во сне Светорада. – Неправда! Я не пустая! Ты лжешь! – Она заворочалась, лицо ее исказилось. – Нет!
Стема сел рядом, стал осторожно трясти ее за плечи. Такой сон не стоил того, чтобы его оберегать.
– Светорада моя! Зоренька светлая! Проснись, не мучай себя.
Ее длинные ресницы затрепетали, она резко и широко раскрыла глаза, еще туманные, еще во власти сна. Потом моргнула раз, другой и наконец узнала его.
– Стемка?
– А ты кого ожидала увидеть?
Она смотрела на него как-то странно, потом вяло улыбнулась.
– Как хорошо, что ты со мной.
– Да куда я от тебя денусь! – А через миг спросил: – Тебя что-то напугало во сне?
Она молчала, хмурясь. Потом отвернулась, приникла к подушке. Он не стал ее донимать расспросами. Захочет, сама все поведает.
Но о таком Светорада не желала говорить. Ее сон... нет, даже не сон, а вернувшееся к ней
