одного меньше, а на воздушный корпус вам наплевать.
Хэммонд резко обернулся к нему:
– Я прежде всего забочусь о государстве, а не об отдельных людях или драконах – как поступали бы и вы, будь у вас хоть малейшее чувство долга…
– Довольно, джентльмены, – пресек перебранку Лоуренс. – Первый наш долг – добиться прочного мира с Китаем, а первая надежда – сделать это, не лишившись Отчаянного. Споры по обоим этим вопросам недопустимы.
– В таком случае задуманное вами дознание не поможет ни надежде, ни долгу, – отрезал Хэммонд. – Что вы намерены делать, даже если какие-то улики найдутся? Заковать принца Юнсина в кандалы? – Он помолчал и уже спокойнее продолжил: – Не вижу никаких причин, по которым Фен Ли не мог бы действовать в одиночку. Вы говорите, что первое нападение случилось в новогоднюю ночь: должно быть, вы чем-то обидели его, сами того не ведая. Возможно, он был фанатиком и не мог стерпеть, что Отчаянный достался вам, – или просто безумцем. Возможно и то, что вы ошибаетесь. Это представляется мне наиболее вероятным, ведь обстоятельства в обоих случаях могли кого угодно сбить с толку. На празднике все крепко выпили, а в шторм…
– Бога ради, – бесцеремонно перебил его Грэнби, – объясните нам заодно, зачем Фен Ли при таких обстоятельствах толкал Лоуренса в люк и бил его ломом по голове.
– Если ваши предположения хоть в чем-то верны, – заговорил онемевший на время Лоуренс, – то дознание как раз и откроет правду. Ни безумие, ни фанатизм Фен Ли не укрылись бы от его соотечественников – а если я невольно его оскорбил, он наверняка сказал кому-то об этом.
– Устанавливая это, вы неизбежно заденете честь члена императорской семьи – особы, от которой зависит наш успех или провал в Пекине. Я не дам согласия на подобные розыски – более того, я решительно их запрещаю. Если же вы все-таки предпримете такую попытку, я всеми силами постараюсь убедить капитана корабля, что долг перед королем обязывает его взять вас под стражу.
Этими словами Хэммонд дал им понять, что для него лично дело закрыто.
– В жизни так не хотел расквасить кому-то нос, – сказал Грэнби, излишне громко закрыв за ним дверь. – Слушайте, Лоуренс, у нас ведь есть переводчик: Отчаянный. Надо будет только приводить китайцев к нему.
Лоуренс, чувствуя, что он сейчас слишком взбудоражен и не способен рассуждать здраво, налил портвейна себе и Грэнби. Они вышли с бокалами на корму и сели там, глядя на океан. Волна уменьшилась до пяти футов.
– Нет, Джон, тут надо подумать как следует. Не могу сказать, что речи Хэммонда мне по душе, но в общем и целом он прав. Если это расследование действительно оскорбит императорскую семью, а доказательства так и не будут найдены…
– …то мы можем проститься с надеждой оставить себе Отчаянного, – угрюмо завершил Грэнби. – Придется нам, видно, умолкнуть – но будь я проклят, если мне это нравится!
Отчаянный высказался еще решительнее:
– Ну и что же, что нет доказательств? Не стану я дожидаться, пока он тебя убьет. Убью его самого, когда он выйдет на палубу – и дело с концом.
– Что ты такое говоришь! – поразился Лоуренс.
– Правду, вот что. Он, может, больше сюда и не выйдет, – задумчиво продолжал Отчаянный, – но я могу разбить кормовые окна и достать его из каюты. Еще можно бомбу бросить в него.
– Прекрати, – сказал Лоуренс. – Будь даже у нас доказательства, нам немедленно объявили бы за это войну.
– Его, значит, нельзя убивать, а ему можно? Почему
– Без веских доказательств правительство на такой шаг не пойдет. – Про себя Лоуренс был уверен, что правительство не пойдет на такой шаг и при наличии оных, но надо же было как-то урезонить Отчаянного.
– Так ведь нам не дают эти доказательства получить. И убить его мне не дают, и мы должны быть вежливы с ними со всеми – потому что правительство так решило. Надоело мне оно, это правительство! Я его и в глаза не видел, а оно всегда велит делать то, что мне неприятно.
– Оставим лучше политику в стороне. Мы не можем быть уверены, что принц Юнсин как-то причастен к этому делу, – сказал Лоуренс. – Есть множество вопросов, на которые трудно найти ответ. Прежде всего, зачем принцу желать моей смерти? Допустим даже, что у него есть причина – почему он тогда подослал ко мне слугу, а не одного из солдат? В конце концов, у Фен Ли мог быть свой мотив, о котором мы ничего не знаем. Нельзя убивать людей на основе одних только подозрений, без всяких улик – иначе мы сами станем убийцами. Тебя бы после этого замучила совесть, поверь мне.
– Ничего бы не замучила, – проворчал Отчаянный и стал бормотать что-то себе под нос.
Юнсин действительно не поднимался на палубу несколько дней, к великому облегчению Лоуренса, и Отчаянный успел немного остыть. Выйдя, он приветствовал Лоуренса все с той же холодной учтивостью и снова стал читать Отчаянному стихи. Тот помимо воли заинтересовался и, не будучи мстительным по натуре, забыл про свой гнев. Если Юнсин и знал за собой вину, то не подавал ни малейшего вида, и Лоуренс начал сомневаться в собственных выводах.
– Я, конечно, мог ошибиться, – признался он Отчаянному и Грэнби, когда принц удалился. – Я теперь уже не помню подробностей, да и тогда плохо соображал от усталости. Быть может, бедняга просто хотел мне помочь, а я вообразил себе невесть что. С каждой минутой мне это кажется все более фантастическим. Чтобы брат императора подсылал ко мне убийц, как будто я что-то для него значу? В конце концов я соглашусь с Хэммондом, признав себя пьяницей и глупцом.
– Вы ни то и ни другое, – заявил Грэнби. – Я и сам тут мало что понимаю, но то, что Фен Ли вдруг вздумалось бить вас по голове – сущий бред. Будем хорошенько вас охранять и надеяться, что принц не поставит правоту Хэммонда под сомнение.
Глава 10
Через три недели, прошедших совершенно спокойно, вдали показался остров Амстердам. Отчаянного привели в восторг тюлени, лениво гревшиеся на берегу. Некоторые из них поплыли к кораблю, чтобы порезвиться в кильватере. Матросов и даже морских пехотинцев, которые вознамерились поупражняться на них в стрельбе, тюлени не боялись – но когда Отчаянный прыгнул в воду, тут же уплыли; даже те, что остались на берегу, начали отползать подальше.
Разочарованный дракон описал в море круг и залез обратно. Теперь он проделывал это гораздо ловчее и раскачивал судно самую малость. Тюлени постепенно вернулись и были как будто не против того, чтобы он рассмотрел их поближе – но уходили в глубину всякий раз, как он свешивал голову за борт.
Шторм унес «Верность» на юг почти до сороковых широт; она сбилась с восточного курса и потеряла напрасно больше недели.
– Одно хорошо: муссон, кажется, наконец-то установился, – сказал Райли, размышляя над картами вместе с Лоуренсом. – Отсюда мы двинемся прямо к Голландской Ост-Индии и месяца полтора не увидим земли. Но я уже отправил шлюпки на остров. Несколько дней тюленьего промысла помогут нам продержаться.
Бочки с засоленным тюленьим мясом воняли немилосердно. Еще пару дюжин туш в проволочных клетках подвесили на кат-балках, чтобы сохранить свежими. Назавтра, когда «Верность» вышла в открытое море, китайские повара разделали половину из них на палубе. Головы, хвосты и внутренности, вопреки экономии, полетели за борт, и Отчаянному подали слегка обжаренные бифштексы.
– Неплохо, – сказал он, сняв пробу. – Только перца и этого… жареного лука надо побольше. – За последнее время он стал настоящим гурманом.
Повара, всячески ему угождавшие, тут же выполнили заказ. Отчаянный съел все подчистую и улегся вздремнуть, ничего не ведая о недовольстве кока, квартирмейстеров и прочей команды. Китайцы, залив верхнюю палубу кровью, даже не подумали прибрать за собой. Время между тем перевалило за полдень, и Райли никак не мог требовать, чтобы палубу вымыли снова. Когда Лоуренс сел обедать вместе с ним и старшими офицерами, запах сделался нестерпимым – а окна приходилось держать закрытыми, чтобы уберечься от еще более крепкого запаха висящих снаружи туш.
