— Не знаю, никогда в воздушных боях не участвовал. Надо придумать какую-нибудь хитрость, чтобы остаться в живых и тебе, и мне. Давай думай, ты же воевал!
— Ничего в голову не приходит, дорогой. Слишком все неожиданно.
— А для меня, думаешь, нет? Тут вот еще какие дела…
Никита рассказал и о Шестокрыловых, о плане Софьи Сергеевны.
— Вот же шакалы! — тихо взъярился Вахтанг. — Все хотят себе что-то откусить. Да побольше!
— Хватит, не до эмоций сейчас. Мы должны их всех сделать. Я уйду, ты соглашайся со всем, а сам думай. Постараюсь найти возможность увидеться еще раз перед боем. Нельзя сдаваться.
— Если мы друг с другом воевать начнем, тоже шакалами станем, — серьезно сказал грузин. — Стыдно людям в глаза будет смотреть. Иди и тоже думай. Все получится, только не надо бояться.
— Я и не боюсь, — улыбнулся Никита. — Чтобы боевой летчик да боялся? Ни за что! Мы еще им всем козу покажем!
— Вот именно, козу! — подхватил Вахтанг.
Заглянувший для проверки в дверь Федюня недоуменно протянул:
— А чего это вы лыбитесь?
— Не понять тебе, крыса бескрылая! — сказал Никита. — Рожденный ползать летать не может! Слышал такие слова? Вот то-то! Зови хозяина!
Но Л.М. уже ушел наверх, оставив за себя охранников. К нему было еще много вопросов, однако пришлось их оставить на потом. Федюня запер камеру, и Никита повалился на лежак. Отвернувшись к стене, он незаметно достал записку, полученную за обедом. Она и вправду была от Аллы.
'Любимый! Ничего не понимаю. Звонила С.С., сказала, что все в порядке. Ничего не объяснила. Найди способ сообщить, как тебе помочь. Можно через б. С. Люблю тебя, верю тебе. А.'.
Никита в душе посмеялся над наивными девичьими хитростями. Только полный, осел не догадается, кто такие С.С. и б. С. Хорошо, что записка попала прямо к нему.
В листок был завернут маленький кусочек карандашного грифеля. Старый конспиратор баба Саша знала, что нужно узнику. Держа обломок самыми кончиками пальцев и прикрывая свою работу плечом, он нацарапал на обратной стороне записки ответ. Порекомендовал Алле созвониться с Шариповым, не очень доверять Софье и постараться как можно больше узнать о планах Л.М.
Теперь нужно было ждать оказии для передачи ответа. А также дальнейшего развития событий. Никита закурил и опять лег на свои уже успевшие намять бока нары. Хотел было от скуки попросить у Федюни единственную дозволенную книгу — Уголовный кодекс, но передумал. Пусть его Носорог изучает вместе со своими подручными. Им это пригодится в скором времени.
Он лежал, пуская дым в направлении все так же резавшей глаза своим светом лампочки, и прикидывал различные варианты дальнейших событий. Шансов на совершенно благополучный исход было маловато, но они все же имелись. А это уже повод для оптимизма. Главное — не терять присутствия духа в любой, самой безвыходной ситуации. Нет таких тюрем, из которых нельзя убежать. Надо только хорошенечко подумать и использовать любую, пусть малую оплошность врага.
Но до вечера этого дня Никиту никто больше не потревожил. Он валялся, дремал, курил, пил из-под крана воду и уговаривал себя терпеливо ждать. Не зная своего будущего, не стоит нервничать и переживать. А зная — тем более.
Часы у него на руке исправно шли, отобрать их не догадались. В этой тюрьме еще не наработали навыков содержания узников. Наверху уже начинало, наверное, смеркаться, когда в коридоре послышались шаги и у двери камеры кто-то завозился. Отпирать ее не стали, открылось прямоугольное окошко.
— Эй, сиделец! — раздался голос Федюни. — Здесь тебе с барского стола пайку принесли. Не слышу благодарностей!
— Дурной ты, Федор, — сказала баба Саша, заглядывая в окошко. — У человека несчастье, грех смеяться над ним. Вот накажет тебя Бог!
— Правильно, Александра Григорьевна, так его! Сам попадет сюда, вот тогда и посмеется: — Никита поднялся с лежака.
— Нельзя ближнему зла желать. Против тебя же и обернется.
Она протянула узнику большую тарелку жареного мяса и ломоть хлеба. Потом появилась бутылка пива.
Никита, помня предложение Аллы, незаметно сунул в старушечьи пальцы записку с ответом. Маленькая бумажка тут же исчезла.
— Спасибо вам, — сказал он, — не даете с голоду умереть.
Баба Саша вдруг молодо подмигнула.
— А ты слышал, молодой человек, что приговоренных к смерти тоже хорошо кормят?
И закрыла заслонку.
Никита ошарашенно уставился на дверь с тарелкой и бутылкой в руках. К чему бы эти слова?
В коридоре разносился злорадный хохот Федюни.
Решив не ломать себе голову и не умирать раньше смерти, 'секретный узник' очистил тарелку, отдал должное 'Пльзеньскому' и пожалел, что его мало. После ужина настроение улучшилось, он не вспоминал зловещие слова бабы Саши. Опять пожалел, что нечего читать, и, поворочавшись с боку на бок, нашел приемлемое положение для сна. Свет лампочки проникал даже сквозь зажмуренные веки, но выкрутить ее мешал сетчатый колпак.
Сквозь сон Никита почувствовал, как кто-то осторожно трогает его за плечо. Рывком сел, ухватил стоявшего перед ним человека за одежду и бросил на лежак. Только потом он сообразил, что в камеру к нему каким-то образом проник Калашников. Изобретатель отчаянно прижимал палец к губам. Никита понял, спросил взглядом: где? Творец 'Мухобоя' показал на маленькое вентиляционное отверстие у потолка. Потом мягко освободился от державших его рук, поднялся и поманил хозяина камеры за собой. Дверь камеры закрылась без щелчка.
В лаборатории стоял все тот же гул работающих установок. Они прошли к центру зала. Под колпаком на стеклянном столе стояла маленькая копия 'Мухобоя'. Никита пригляделся. Самолет был той же конструкции, но другой. Отсутствовала надпись на фюзеляже, силуэты сбитых мух и заплата на плоскости в том месте, где ударило жало осы.
Изобретатель негромко, но с явной гордостью сказал:
— Вот, получилось. Нравится?
— Еще бы! — согласился Никита. — Здесь можно разговаривать?
— Если не кричать. Микрофоны теряют чувствительность при таком шуме.
— А телекамер нет?
— Ну почему же? Только они сейчас передают статичную картинку. Вы лежите на боку и спите. Во сне человек почти не шевелится.
— Сколько у нас времени?
— По моим наблюдениям — вся ночь. Обычно сюда охрана не спускается, уверены в надежности дверей и замков. И должен заметить, не зря,
— Как это? — не понял Никита. — Вы же свободно ходите. И мою камеру открыли.
— Это здесь, в подвале. У двери, что на выходе, совсем другая система. Там даже я ничего не могу сделать. Думаете, не пытался?
— Жаль. Но какая-то степень свободы у нас все же есть. Надо использовать ее с максимальной выгодой. Давайте хоть поговорим. А то у меня к вам уйма вопросов накопилась. Пытался разыскать, но не смог.
— И не нашли бы. Буквально через две недели после визита к вам меня похитили и привезли сюда.
— Так, выходит, Лавр знал обо всем почти с самого начала? — воскликнул Никита.
— Выходит так. У него есть осведомитель в вашем учреждении. Доложил с подробностями о миниатюризации и полетах начальника.
— Теперь все равно, конечно, но, случайно, не знаете — кто?
— Какой-то мужчина.
Единственным мужчиной в конторе, кроме Никиты, был Василий Александрович. Вот вам и тихий
