узнал Валландера.
- Ты? - воскликнул он. - Я, конечно, понимал, что полиция непременно нанесет нам визит. Но не предполагал, что это будешь ты.
Он посторонился, пропуская Валландера в дом. Откуда-то доносились звуки телевизора. Память молчала, как он ни напрягался.
- Полагаю, ты меня узнаёшь, - сказал Хёкберг.
- Да, - ответил Валландер. - Но, признаться, никак не могу вспомнить, в какой связи мы встречались.
- Эрик Хёкберг, помнишь?
Валландер порылся в памяти.
- И Стен Виден.
Ну конечно. Стен Виден, конеферма в Шернсунде. И Эрик. Когда-то, много лет назад, их троих объединяло увлечение оперой. Самым одержимым был Стен. А Эрик, который с детства дружил со Стеном, несколько раз сидел вместе с ними у патефона и слушал Верди.
- Помню, - сказал Валландер. - Но у тебя тогда была другая фамилия.
- Я взял фамилию жены. В ту пору меня звали Эрик Эрикссон.
Эрик Хёкберг был мужчина крупный, высокий. Вешалка, которую он протянул Валландеру, казалась в его руке игрушечной. Но от давней худобы не осталось и следа, сейчас он страдал немалым избыточным весом. Потому Валландер и не мог его вспомнить.
Повесив куртку на вешалку, Валландер прошел за Хёкбергом в гостиную, где стоял телевизор. Выключенный. Значит, звук шел от другого аппарата, из другой комнаты. Они сели. Валландер чувствовал себя крайне неловко. А миссия у него и так тягостная.
- Кошмарная история, - сказал Хёкберг. - Не могу понять, какая муха ее укусила.
- Раньше ты не замечал за ней склонности к насилию?
- Никогда.
- А твоя жена? Она дома?
Хёкберг обмяк в своем кресле. Под оплывшим толстощеким лицом Валландер угадывал другие черты, запомнившиеся ему по тем временам, которые теперь казались бесконечно далекими.
- Рут забрала Эмиля и уехала в Хёэр к сестре. Не могла оставаться здесь. Журналюги совсем оборзели, названивают почем зря. Хоть посреди ночи, если заблагорассудится.
- Мне все равно необходимо с ней побеседовать.
- Я понимаю. Говорил ей, что полиция обязательно к нам наведается.
Валландер помедлил, толком не зная, как продолжать разговор.
- Вы ведь, наверно, обсуждали случившееся? Ты и жена?
- Она тоже ничегошеньки не понимает. Мы просто в шоке.
- Значит, ты хорошо ладил с Соней?
- Без проблем.
- А ее мать?
- Тоже. Изредка они, конечно, ругались. Так, по пустякам. За все годы, что я ее знаю, серьезных проблем не возникало.
Валландер наморщил лоб:
- Что ты имеешь в виду?
- Я думал, ты знаешь. Соня - моя падчерица.
В материалах дела об этом не было ни слова. Иначе бы Валландер запомнил.
- Мой сын - Эмиль, - продолжал Хёкберг. - Соне было два года, когда я познакомился с Рут. В декабре семнадцать лет стукнет, как мы встретились за рождественским столом.
- А кто Сонин родной отец?
- Его звали Рольф. Только он вообще никогда ею не интересовался. Они с Рут даже не были женаты.
- Не знаешь, где он сейчас?
- Умер несколько лет назад. Спился.
Валландер поискал в карманах ручку. Он уже обнаружил, что забыл в кабинете и блокнот, и очки. На стеклянном столике лежала стопка газет, и он спросил:
- Можно оторвать уголок?
- У полиции что же, и на блокноты уже нет средств?
- Возможно. Но в данном случае я сам виноват, забыл.
Вытянув из стопки газету, Валландер заметил, что она английская и посвящена финансам.
- Чем ты занимаешься, если не секрет?
Ответ его удивил:
- Спекуляциями.
- На чем?
- Акции. Опционы. Валюта. Кроме того, держу долю в тотализаторе. Обычно английский крикет. Изредка американский бейсбол.
- Стало быть, играешь?
- Не на бегах. Даже ставок не делаю. Впрочем, биржевой рынок тоже своего рода игра.
- Работаешь прямо отсюда?
Хёкберг встал, жестом предложил Валландеру пройти в соседнюю комнату. Комиссар последовал за ним - и замер на пороге. Там стояли целых три телевизора, по экранам которых бежали колонки цифр, а вдобавок несколько компьютеров и принтеров. На стенах - часы, показывающие время в разных частях света. Валландеру показалось, будто он попал в ЦУП.
- Говорят, технический прогресс сделал мир меньше, - сказал Хёкберг. - С этим можно поспорить. Но мой мир, без сомнения, стал больше. Сидя здесь, в этом плохоньком домишке на окраине Истада, я могу участвовать в торгах на всех мировых рынках. Могу подключиться к букмекерским конторам в Лондоне или Риме. Могу купить опцион на Гонконгской бирже и продать американские доллары в Джакарте.
- Вправду так просто?
- Не совсем. Требуются разрешение, связи, знания. Но в этой комнате я в средоточии мира. Когда угодно. Сила и уязвимость идут рука об руку.
Они вернулись в гостиную.
- Я бы хотел взглянуть на комнату Сони, - сказал Валландер.
Хёкберг провел его вверх по лестнице, мимо комнаты, которую, видимо, занимал мальчик по имени Эмиль. Хёкберг кивнул на одну из дверей.
- Я подожду внизу. Если я тебе не нужен.
- Нет, пожалуйста.
Тяжелые шаги Хёкберга стихли внизу. Валландер отворил дверь: скошенный потолок, приоткрытое окно. Тонкая гардина легонько колыхалась на ветру. Не двигаясь с места, он обвел комнату взглядом. Зная по опыту, как важно самое первое впечатление. Позднейшие наблюдения, конечно, способны выявить скрытый драматизм, заметный далеко не сразу. Но все же он непременно возвращался к самому первому впечатлению.
В этой комнате жила девушка. Ее-то он и искал. Кровать застелена. Повсюду розовые цветастые подушки. У одной короткой стены - стеллаж, уставленный несметным количеством игрушечных медвежат. На дверце гардероба - зеркало, на полу - толстый ковер. У окна - письменный стол. Совершенно пустой. Валландер долго стоял на пороге, рассматривая комнату. Здесь жила Соня Хёкберг. Потом вошел, присел на корточки, заглянул под кровать. Пыльно, только в одном месте отпечатался след какого-то предмета. Валландер вздрогнул. Он догадался, что там лежал молоток. Выпрямился, сел на кровать. Неожиданно жесткая. Пощупал лоб: опять поднялась температура. Склянка с таблетками лежала в кармане. В горле по- прежнему скребут кошки. Он встал, выдвинул ящики письменного стола. Ни один не заперт. Ключей вообще нет. Он и сам не знал, что ищет. Может быть, дневник или фотографию какую-нибудь. Но содержимое ящиков не привлекло его внимания. Он снова сел на кровать, размышляя о своей встрече с Соней Хёкберг.
