распорядился собрать совещание с руководителями отделов и департаментов. Те как будто ждали такого приказа и явились уже через пять минут. Максим слушал всю эту аппаратную трескотню рассеянно, удивляясь, как легко министр смог переключиться с темы собственной судьбы на жизнь какого-то, пусть и важного ведомства. Впрочем, в нужные моменты товарищ министра вставлял нужные реплики, а поскольку всех присутствующих начальников он давно знал, они его также знали и уважали, никаких закавык и недоразумений не возникло. Спустя пару часов, завершив передачу дел кофеем и рогаликами, обновленный аппарат Военного ведомства разошелся по рабочим местам. Не считая небольших подвижек в кадрах, других изменений не случилось, и повседневная работа продолжалась с прежней неторопливостью. Мирное время, рутина…
Курьер убыл в Народное Собрание с прошением Элизбара, и к вечеру депутаты, давно ожидающие отставки Магнова, утвердят на посту министра его преемника, барона Рустикова.
– Ожидаю тебя с супругой и старшей дочерью в “Короне”, в семь часов.
Бывший министр уже сейчас выглядел усталым, но держался стойко – без банкета никак не обойтись. Обещали прибыть не только главнейшие партийные деятели и министры со своими товарищами, жены чиновников, но и промышленники во главе с Кастором. Наверняка Максиму придется решить несколько текущих вопросов и вникнуть в десяток правительственных интриг.
В пять часов вечера Максим оставил ведомство на плечи Корнута, нового товарища министра, и отбыл домой, чтобы подготовиться к мероприятию. Наконец-то высокие, под самые потолки переполненные заботами и подводными камнями помещения ведомства остались позади. Невидимая тяжесть власти, навалившаяся на барона с самого утра, словно растворилась в мягком, майском свечении Солнца, а беззаботные толпы на улицах, ржание коней и визг тормозов ненадолго вернули его в обыденную жизнь Селавика. Запахи пекарен, рыбы, стайки детей и патрули – все это частицы его родной страны, и променять ее на белое пятно острова, безликого и пустынного настолько, что даже мазка краски на него жалко… “Наверное, он прав, – думал Максим, глядя на медленно плывущие мимо фасады. Агапит ехал медленно, с годами он уяснил, что торопиться при такой толчее бессмысленно. – Я обязательно пойму это в его возрасте”.
Он внезапно заметил, что большинство пешеходов обгоняет его мобиль, торопясь куда-то вперед, в сторону Пароходной. Многие выкрикивали при этом что-то возбужденное, их физиономии сияли, а перекошенные рты распирало восторгом. В окно ворвался запах гари вкупе с клубом черного дыма, как будто в моторе возникла дыра – но нет, мобиль был сработан на совесть.
– Горят! – вскричал Агапит, сверкая глазами из-под кожаного козырька. Усы его хищно встопорщились. – Горят людишки-то!
Вдавив педаль газа, он распугал самых медлительных прохожих и вывернул на Пароходную, огибая угол королевского парка. Здесь уже метались клочья пепла, ветер густо полнился паленым, но главное – впереди в небо уткнулись ревущие огненные языки. По проезжей части лилась мутные потоки: это ближайшая водонапорная башня переключилась на усиленную подачу воды, спасая соседние с горящим здания, а их обитатели метались с шлангами и ведрами, поливая свои стены.
– Да ведь это ваш особняк горит, сударь, – удивленно сообщил Агапит, но Максим и сам уже это понял. Распахнув дверцу, он вывалился из мобиля и бросился в перед, грубо расталкивая зевак. От дома шла тугая волна жара, стены трещали, грозя обрушением. Но крепкий остов старинного здания держался, он наверняка сохранится, когда вся начинка выгорит дотла.
– Отойди! – взревел барон. Он наткнулся на соседскую служанку с ведром, выхватил у нее посудину и махом выплеснул на себя. Вырвавшись за передний строй зевак, он увидел, что первый этаж еще не горит – вернее, горит только с одной стороны, той, где находилась кухня.
– Господин барон! – Его ухватили за рукав. Максим свирепо вырвался и увидел закопченное, перекошенное болью лицо Хариты. Передник на ней обгорел, так же как и распущенные волосы и ресницы. – Простите меня, дурочку… Отлучилась я с кухни-то, искорка и выпала. Уж я воду всю вылила, да где там. Обед я в постель носила…
– Где они? – рявкнул Максим, цепенея от бессилия.
– Там же, в комнатах своих были…
Он дернулся в дом, но Харита вцепилась в свитер хозяина и поехала пятками по залитой мостовой.
– Куда же вы, сударь? – раздались осуждающие голоса. Пожар разгорался, охватывая все новые окна. От мокрых волос Рустикова стали подниматься струйки пара. – Сгорите ни за что.
Его потянули назад, подальше от огня, однако министр вырвался, оставив клок рукава у служанки. Сдернув на бегу влажный свитер, он замотал им голову и закрыл рот. Он отчетливо увидел, как в задымленном дальнем окне первого этажа мелькнула и пропала какая-то выпуклая тень.
– Стойте! Сгорите же! – кричали позади пораженные зеваки, но барон, конечно, не прислушался к ним. Жар проник сквозь штаны и рубашку, влага вспучилась паром, опаляя кожу, и на несколько секунд Максим свернул под струю воды, поливавшую стену соседнего дома. Сразу стало легче. Схватив булыжник, он бросил его в окно, звонкими осколками осыпавшееся где-то в вязком дыму.
Это была кладовка, заставленная ведрами, старыми коробками с тряпьем, заваленная сломанными игрушками и прочим хламом. Выбив ее дверь плечом, Максим вывалился в прожаренный коридор. Глаза нестерпимо щипало, разглядеть сквозь слезы и клубы дыма почти ничего было нельзя. Сдвинув свитер с лица, он закричал что было сил имена родных – Еванфии, Аглаи, Кандида… Никто не отзывался. Несколько кирпичей, раскрошившихся от жара, упали сверху, чудом не зацепив барона.
Он опять натянул свитер на рот, встал на четвереньки и двинулся вперед. Вдоль пола еще можно было разглядеть часть холла, и Максим увидел что-то темное и вытянутое возле лестницы. Минута – и он уже схватил лежащее тело за воротник. Это была Аглая – похоже, она скатилась с лестницы и подвернула ногу. Максиму показалось, что она едва слышно простонала.
От стен шел жар, картины и портьеры вспыхивали на глазах, и за спиной у него, когда он ползком волок дочь в сторону кладовки, загудело пламя, вырвавшееся из гостиной. Штукатурка слоями сыпалась с потолка, скользила раскаленными пластами под руками. Стало так жарко, что Максиму показалось, будто кожа лопается на нем, растекаясь кипящей водой из волдырей – но это была, конечно, только иллюзия. Он распихал мусор в кладовой, с усилием встал, подхватив тельце девочки, и выбрался наружу. Вслед за ним пахнуло огнем – это занялась старая одежда, веники и метлы.
Толпа в один голос ахнула, но Максим ничего не слышал, у него словно разом отключились зрение, слух, обоняние… Сверху упала струя воды, и тело отозвалось ледяной болью. Он пополз подальше от горящего особняка и остановился только тогда, когда сил не осталось. Показалось, что вокруг полная тишина.
Кто-то окружил барона, и он разглядел, что это гвардейцы с оружием. Они держали штыки направленными на него, а лица у них казались каменными. Где-то позади завывала Харита – Максим обернулся и увидел служанку над Аглаей, она бессмысленно тыкалась в тело девочки руками, головой и походила на безумную. Аглая не шевелилась и была бледна, шея у нее как-то странно подвернулась.
– Поднимайтесь, сударь, – приказал лейтенант гвардейцев. – Вам помочь?
– Она жива? – пробормотал Максим. – Принесите мне ее.
Его схватили за локти и поставили на ноги, затем повели к дороге. Зеваки сочувственно загудели, министру показалось, что это какое-то многоголовое чудище рычит при виде своей жертвы. Люди сливались в его глазах в некое многоцветное шевелящееся пятно, и только солдаты по обе стороны от него были реальны.
Максима затолкали в грузовой мобиль, в котором на полу валялось несколько трупов и было скользко от крови. Солдат столкнул со скамейки тело и усадил барона, поддерживая его. Мотор взревел, чихнув, и машина тронулась с оглушительными гудками.
– Позвольте вашу метрику, сударь, – проговорил лейтенант. Его лицо в полутемном салоне напоминало выцветшую тыкву с дырками глаз и рта.
– Возьмите, – сказал Максим и запустил руку в нагрудный карман сорочки. По пальцами его захрустело что-то теплое, острое. В темноте он не видел, что именно подал офицеру, а тот закрыл метрику телом, склонившись с документом к запыленному окну мобиля.
Машина нещадно подпрыгивала на брусчатке, и министр почувствовал все свои ожоги – они отдались в теле легким жжением. Он провел ладонью по голове, и на пальцах остались колкие обломки волос. Брови осыпались невидимым пеплом, стоило к ним прикоснуться.
