— Ладно, братва, Резаного больше нет, надо спрятать его… — Кашалот смотрел на Мерзлякова. — Как думаешь, капитан? Твоя же работа!
— Верни пистолет, Борис Григорьевич. Он казенный, с меня спросят.
— Ствол тебе больше по службе не понадобится, капитан, — веско произнес Кашалот. — В ментовке тебе делать нечего. Какой из тебя начальник угрозыска, если ты сам людей без суда и следствия шмаляешь? Скажешь, что потерял. По пьянке.
Начинай запой с сегодняшнего вечера. Завтра на работу явись в подпитии, рапорт напиши, во всем честно признайся: шел домой, был выпивши…
Проснулся в каком-то подъезде, ствола нет… Кобура есть? Так носил? Ну, тем более. Выскользнул из кармана, а кто-то подобрал. Это случается с такими, как ты. Не ты первый. Пожурят, покричат и выгонят. Зачем в ментовке такой оперативник?
— Меня посадят, Борис!
— А за что тебя сажать? Подумаешь, пушку потерял! То, что ты поддавал, на работе знают?.. Ну вот. Значит, поверят. А остальное… Мы — могила, сам понимаешь, стучать на тебя не собираемся. У самих рыльце в пуху. И ты тоже будешь язык за зубами держать. Мы тебе теперь со всех сторон опасные. Если ты и правда в гостинице у Мамеда был и язык там распустил…
— Не распускал я, Борис! Слово офицера!
— Да из тебя офицер, как из моего хрена огнетушитель! — заорал Кашалот. — Помолчи уж, не позорься!.. «Офицер»!.. Выгонят когда с работы, ко мне придешь, я тебя, может быть, охранником возьму. Или дворником, снег будешь возле офиса грести… А вякнешь — замочим. Из твоей же пушки. Ты меня и моих парней знаешь.
— Себе дороже, какой тут «вякнешь»?! — буркнул Мерзляков.
— Вот и я про то же. — Кашалот одобрительно кивнул. — Полежишь на дне, помолчишь. Время пройдет, все утихнет… Если станешь у меня охранником, назад пистолет получишь. Понял?
— Чего не понять?! Надо сейчас пулю поискать, Борис. Резаный, кажись, навылет убит. Пуля — улика.
— Это деловой разговор… Так, мужики, ищем пулю. И Резаного потом хороним, не хрен ему тут, в подвале, оставаться…
Труп Гейдара Резаного закопали в сугроб, прямо на улице, недалеко от шинного завода. Снегу этой зимой много, убирают его в городе плохо, лежать Резаному до весны, не иначе. Кому придет в голову, что в каких-то ста метрах от автобусной остановки, в сугробе, — труп?!
Это Мерзляков подсказал, бывший милицейский капитан. Голова у него, конечно, работает.
Вон что придумал!
Глава 21
ЧЕЛНОК СТАНОВИТСЯ АГЕНТОМ
Белая «Ауди» опасно подрезала «жигуленок» оперативников, Андрею Омельченко пришлось круто брать вправо, прижиматься к сугробам, загромоздившим проезжую часть, и машину, едва не развернув, с силой притерло к твердым глыбам снега. Но Андрей был классным водителем, с управлением справился, к тому же на машине стоязоз ла шипованная резина, и через пару минут их послушная «2107» догнала «Ауди».
В тачке сидел один водитель, молодой, коротко стриженный парень (он был без головного убора), гнал он «Ауди» уже по спуску к Вогрэсовскому мосту, где, к счастью, транспорта в этот вечерний час оказалось немного.
Брянцев, сидевший справа, знаком велел парню остановиться, но тот лишь ухмыльнулся и прибавил газу: в заднем стекле «Ауди» мелькнул красный треугольник с буквой Ш, и следовательно, тачка эта гололеда и вообще скользкой дороги не боялась. Белый лимузин стал удаляться в сумраке вечера, но на «семерке» оперативников стоял форсированный двигатель, потреблявший высокооктановый бензин, и сразу же за мостом, под вой сирены, Омельченко прижал «Ауди» к бордюру.
Сирена малость остудила пыл владельца «Ауди», он, не дожидаясь приглашения, вылез из машиныл трусцой, как и подобает вести себя провинившемуся перед представителями власти водителю, побежал к «семерке», в полной уверенности, что его тормознули гаишники, то есть менты.
Но Омельченко показал ему красное удостоверение с двуглавым орлом и текстом, из которого автохулиган уяснил, что имеет дело с сотрудниками управления ФСБ.
Гонор с парня вмиг слетел, он залопотал испуганно, что, мол, не видел, не хотел, просит его извинить. При этом он как-то прятал глаза, и, конечно, это обстоятельство не ускользнуло от наблюдательных офицеров.
— Да ты что голову-то роняешь? Пьян, что ли, а, Литовкин? — спрашивал Брянцев, глядя то в документы хозяина «Ауди», то ему в лицо. — Посмотри на нас, чего стесняешься?
Литовкин поднял глаза, и оперативники сразу все поняли: парень накачан наркотиками. Глаза желтые, зрачки расширены, взгляд отсутствующий, дикий.
— Э-э, гражданин хороший, — протянул Омельченко. — Да ты, похоже, кайфуешь, а?
— Кайфую, — мотнул тот головой. — А че, нельзя? На свои, на кровные. Заработал.
— Да ты нас чуть не сбил!
— Виноват, товарищ капитан! Больше такого не повторится! — Литовкин пьяно усмехался, тянулся в стойку «смирно», но у него это плохо получалось.
— Во всяком случае, сегодня не повторится. — Омельченко протянул руку, властно потребовал: — Ключи!
Парень отдал. Стоило это ему напряженной умственной работы: и ключи не сразу, конечно, протянул, и на лице его четко проступила внутренняя борьба. Но разум, не совсем задавленный дозой, все же взял верх, он подчинился. Знал, возможно, по опыту: со службой безопасности лучше не связываться. Тем более, что офицеры были при оружии. Брянцев хладнокровно расстегнул куртку, где у него в наплечной кобуре покоился «Макаров».
— Когда укололся? — спросил Омельченко Литовкина.
— Ну… может, час назад. Может, меньше.
— И решил покататься?
— Ага, решил. Кайф!
— Наркотики еще есть?
— М-м… — парень сделал невольный шаг к машине. Но в следующее мгновение повернулся, спросил с вызовом: — Шмон, что ли? А ордер у вас на обыск есть?
— Закон разрешает нам обыскать твою тачку. — Омельченко отстранил парня, распахнул правую дверцу машины.
— Разрешает — ищи! — Литовкин равнодушно махнул рукой.
— Может, сам скажешь?.. Где?
— В бардачке. Где ж еще?! Только купил. В смысле сегодня.
Брянцев страховал Бориса, перекрыл парню и путь к побегу, заставил его широко расставить ноги и положить руки на крышу «Ауди». Впрочем, парень ни бежать, ни сопротивляться не собирался — он растерялся да и пребывал в каком-то заторможенном состоянии. Так глупо напороться на сотрудников ФСБ…
В бардачке под всяким шоферским хламом Омельченко нашел несколько самодельных запаянных полиэтиленовых пакетиков в половину спичечного коробка. В пакетиках — легкий, коричневатого цвета порошок.
— Мак?
— Мак.
— Говоришь, купил?
— Да, сегодня.
