серебристо-серых атласных подушках. Господин фон Виллинген часто катал тетю Эльзу и меня.
– Видный, красивый кучер, что и говорить.
– Я уже говорила тебе, что он очень красив, высок, широк в плечах, бел и розов, кровь с молоком, это чистый северогерманский тип, как и молодая баронесса из Принценгофа.
Он взглянул на ее упрямо сжатые губы и пылающие щеки и улыбнулся.
– Закрой-ка окно, Маргарита, не то простудишься, – сказал он. – Мы поговорим с тобой когда-нибудь об этом вечером, за чайным столом.
Он поклонился и отъехал, а она торопливо закрыла окно, села на ближайший стул и припала головой к рукам, скрещенным на подоконнике. Ей хотелось плакать от раздражения и досады на самое себя: отчего не умела она отвечать ему тем же спокойно-шутливым тоном, которым он говорил с нею?
Герберт вернулся около полудня, вслед за этим сошла бабушка и торжественно объявила, что дамы из Принценгофа приглашают их с внучкой сегодня днем в гости.
И вот в третьем часу пополудни мчались опять по необозримой снежной равнине санки, но на этот раз рядом с молодой девушкой сидела, выпрямившись, разодетая в шелк и бархат, полная ожиданий бабушка. Герберт правил, сидя позади них, и когда он наклонялся, дыхание его касалось лица Маргариты. Сегодня она не нуждалась в его шубе, так как поспешила купить себе меховую тальму; когда она вышла садиться в сани, ей показалось, что он с сарказмом посмотрел на ее обновку.
Маленький замок в стиле рококо словно летел к ним навстречу. Среди далекого снегового ландшафта он блестел на солнце своими зеркальными окнами, как драгоценность на белой бархатной подушке.
Далеко позади него дымились фабричные трубы, напоминая о труде и рисуясь исполинскими черными столбами на небе, чистую лазурь которого они победоносно темнили, но, не касаясь окружавшего Принценгоф прозрачного воздуха. Советница заметила это и сообщила с видимым удовольствием сыну.
– Теперь дует западный ветер, – сказал он, – а когда бывает северный, дамы жалуются, что он иногда гонит дым прямо к ним в окна.
– О, боже мой! Неужели нельзя принять против этого мер? – воскликнула возмущенная советница.
– Не знаю, что можно против этого сделать, разве только погасить огонь при таком направлении ветра.
– И распустить часть рабочих, чтобы они голодали, – с горечью заметила Маргарита.
Бабушка обернулась и посмотрела ей в лицо.
– Что за тон? Хорошее начало для первого вступления в аристократический дом! Ты, кажется, хочешь осрамить себя и нас либеральными идеями, которыми ты, к сожалению, сильно заражена. Но либерализм теперь, слава богу, не в моде! А в том кругу, к которому я имею счастье принадлежать, он никогда не находил себе почвы. Были, правда, из наших люди, кокетничавшие прежними веяниями гуманизма и свободы, но теперь они так основательно изменились, что даже стыдятся признаться в старых заблуждениях.
Герберт ударил по лошадям, они помчались еще быстрее по гладкой дороге и через мгновение очутились у крыльца замка Принценгоф.
Маргарита была представлена обеим дамам, и все уже сидели в гостиной.
– О да, мы живем здесь ужасно уединенно! – согласилась с советницей хозяйка дома и посмотрела, глубоко вздохнув, на лежащий перед окнами тихий снежный пейзаж.
В каминах расположенных анфиладой комнат трещали ярко горевшие дрова, было необыкновенно тепло и уютно.
Старомодная великолепная обстановка Принценгофа не менялась с незапамятных времен, кто бы ни был его временным обитателем – какой-нибудь безземельный принц или княжеская вдова.
Везде стояла мебель времен Людовика XIV с серебряной, бронзовой и черепаховой инкрустацией, которая сверкала и блестела, как и сто лет тому назад. Для новых хозяев была только переменена обивка да повешены новые гардины. Материя была свежей и выбранной со вкусом, но совсем простой.
– Я жила с шестнадцати лет в большом свете и не приспособлена к уединенной жизни, – продолжала толстая дама. – Я бы просто умерла здесь со скуки, если бы не знала, что скоро наступит освобождение.
Говоря это, она бросила на ландрата полный значения взгляд, и он наклонил голову в знак согласия.
Маленькая советница как будто даже выросла от этого взгляда и с восторгом посмотрела на красавицу Элоизу. Та спокойно сидела в кресле, нарядная и гордо небрежная, как истинная принцесса.
Сказав несколько любезных слов Маргарите, она не сочла нужным больше говорить и молчала. Но в лице ее было сегодня, действительно, больше выражения, что делало ее еще красивее. Довольно далеко от нее, хотя и прямо за спиной, на поперечной стене висел поясной, написанный масляными красками портрет.
Дама на нем была изображена в черном бархатном платье, ее чудные белокурые волосы падали по плечам из-под шляпы с белым пером, левая рука лежала на голове стоявшей рядом борзой собаки.
Сходство между ней и красавицей Элоизой было поразительное. Советница заметила это, с восторгом глядя на портрет.
– Да, между ними большое сходство, и немудрено – это портрет моей сестры Адели, – сказала баронесса фон Таубенек. – Она была замужем за графом Сорма и умерла, к моему великому огорчению, два года тому назад. И представьте себе, мой зять, человек шестидесяти лет, сыграл с нами недавно хорошую шутку, женившись на дочери своего управляющего! Я просто не могу прийти в себя от этого!
– Я вас прекрасно понимаю, – заговорила возмущенная советница. – Ужасно, когда подобные личности становятся членами наших семейств, это страшный удар; но, на мой взгляд, еще ужаснее женитьба на актрисе, которая теперь в такой моде у людей высшего круга. Как только представлю себе, что какая-нибудь театральная принцесса, может быть балерина, которая недавно без всякого стыда в коротенькой юбчонке
