Но какое дело было черствой, высокомерной старой даме в верхнем этаже до благосостояния гордой фирмы? Ребенок был внуком презренных «живописцев, и этого было достаточно, чтобы возмутить в ней всю кровь и заставить, как можно дольше оттягивать признание сироты.
А Рейнгольд, этот скупой купец, крепко схвативший обеими руками унаследованный сундук с деньгами, он не выдаст, конечно, ни гроша без горячего сопротивления!
Она шла дальше по стонущим под ее ногами половицам чердака. Да, по этому полу ходили не только грубые башмаки укладчиков, изящные, легкие девичьи ноги касались этих досок – тут пролетала когда-то «белая голубка». При этом воспоминании горячая краска залила лицо молодой девушки, и она на минуту закрыла глаза руками; потом быстрее пошла к двери, ведущей в ужасный коридор, не подозревая, что ее за этой дверью действительно ждала беда.
В главном доме между тем разыгралась трагическая сцена. Бэрбэ понесла наверх обойщикам напиться и, поговорив немного с ними, открыла дверь, чтобы выйти из красной гостиной, но дверь тут же с шумом захлопнулась, и старая кухарка отскочила назад с криком.
В первую минуту она не могла сказать ни слова и опустилась на ближайший стул, указывая рукой на дверь и закрыв голову фартуком. Но в галерее не было ничего особенного, как уверял один из рабочих, который вышел посмотреть, что могло причинить такой испуг старухе.
– Уж верь мне, не все могут это видеть! Ах, это моя смерть! – простонала Бэрбэ из-под фартука.
Она попробовала встать, но ноги ее так ослабели и так дрожали, что она должна была снова сесть. Мало-помалу она спустила с головы фартук и боязливо оглянулась, ее всегда свежее красновато-смуглое лицо имело теперь серовато-бледный оттенок. Но она ничего не сказала при чужих работниках, при них не надо было говорить, чтобы не разболтали, и всему городу не стало бы сейчас же известно, что произошло в доме Лампрехтов.
К счастью, обойщики скоро кончили работать, и ей не пришлось одной проходить по длинной галерее, она пошла с обоими мастерами, не глядя ни направо, ни налево, пока, наконец, не проскользнула в свою кухню – работник так и сказал про нее, что она именно проскользнула, как привидение, и упала на скамью для мытья посуды. Но здесь язык ее немного развязался.
И ей тоже явилась «дама с рубинами», и пусть кто-нибудь попробует разубедить ее в том, что она видела собственными глазами, пусть только попробует!
Работник и старая Нетта слушали ее, разинув рты, к ним подошел кучер в ту самую минуту, когда Фридрих спрашивал:
– Она в зеленом платье со шлейфом, как в тот раз, когда явилась мне?
Тут пришел еще мальчик из конторы за стаканом сахарной воды для молодого хозяина.
– О нет, не в зеленом! – энергично качая головой и тяжело дыша, отрицала Бэрбэ. – Вся белая, как снег, пролетела она по коридору за угол! Точь-в-точь такая должна была она лежать в гробу. – При этом Бэрбэ прибавила такие подробности, от которых у конторского мальчика волосы поднялись дыбом.
Он, конечно, не преминул рассказать в конторе обо всем услышанном.
Рейнгольд был сильно рассержен долгим отсутствием парня, и тот в свое оправдание рассказал о происшествии в кухне.
Молодой хозяин тотчас пошел туда. На нем было теплое пальто и меховая шапка.
– Ты сейчас пройдешь со мной наверх и покажешь мне, где ты видела белую женщину, – строго приказал он дрожавшей всем телом старой кухарке. – Я хочу сам хорошенько исследовать дело о привидении. Вы, трусы, только раздуваете дурную славу о моем доме, кто же захочет после того снять в нем помещение, если я надумаю сдать лишние комнаты? Ступай, Бэрбэ! Ты знаешь, я не люблю глупостей!
И Бэрбэ, без слова возражения, с трясущимися губами и подгибающимися коленями, последовала за ним вверх по лестнице, вдоль галереи, но остановилась, полная ужаса, при повороте в коридор. Однако и это не помогло. Он схватил ее за руку и протащил мимо страшных портретов покойников, которые точно следили за ними глазами, до боковой лестницы, ведущей на чердак пакгауза.
Здесь он вдруг соскочил вниз, словно обезумев, приоткрыл неплотно притворенную дверь на чердак и посмотрел в образовавшуюся щель; когда же он опять обернулся к Бэрбэ, его большие тусклые серые глаза ожили и горели, как глаза дикой кошки.
– Ну, отправляйся опять в свою кухню, – приказал он со злой усмешкой, – и скажи другим трусам, что привидение, которое носит корзины с вареньем, не опасно! Но прежде зайди наверх к бабушке и попроси ее сойти ко мне в красную гостиную.
Бэрбэ поспешила уйти, но на душе у нее стало вдруг очень скверно, ею овладело неопределенное чувство, будто она сделала большую глупость, и когда вслед за тем пришла тетя Софи и она начала сейчас же все ей рассказывать, та после первых же слов придала в ужас.
– О, что ты наделала, несчастная Бэрбэ! – воскликнула она с гневом и как была, в тальме и шляпе, побежала наверх по лестнице.
Она бы много дала, чтобы избавить свою Гретхен от бурной сцены или, по крайней мере, увещеваниями и своим ходатайством хоть немного успокоить бурю, но опоздала: в ту самую минуту, как она входила в галерею, из красной гостиной появился Рейнгольд в сопровождении бабушки. Он сделал глубокий иронический поклон по направлению коридора, а госпожа советница крикнула:
– О, милая Грета, тебе, кажется, понравилось разыгрывать роль красавицы Доротеи! Недавно ты явилась в ее венчальном платье, точь-в-точь как она представлена на портрете, а сегодня пугаешь людей, изображая белую женщину!
– Да, даму с рубинами! – добавил Рейнгольд. – Бэрбэ почти помешалась от испуга, увидев промелькнувший, но коридору знакомый нам белый бурнус, и смутила весь дом. Да чего ж другого можно ожидать? Вы все в заговоре против меня и невольно выдаете друг друга!
При этих дерзких словах Маргарита показалась из коридора. Она ничего не возразила – смущение сковало ее уста.
