– Ну, я думала, что ты мне невесть что порасскажешь, – сказала, наконец, через плечо старая дама, задвигая ящик, в который уложила шляпу и тальму, – а ты вместо того стоишь у окна и смотришь на рынок; можно подумать, что считаешь ледяные сосульки в желобах.
– Я жду, когда ты меня спросишь, бабушка, – серьезно возразила молодая девушка. – Я не так спокойна, чтобы предаваться такому мирному занятию, у меня натянуты все нервы.
Бабушка пожала плечами.
– В этом ты сама виновата, Грета! Твое излишнее любопытство наказано, тебе нечего было делать в пакгаузе. И я была испугана, когда этот человек внезапно явился в наш дом, заявляя совершенно невозможные вещи, но в мои лета рассудок преобладает над страхом. Я вскоре распознала шантаж и предсказала все, что из этого выйдет, опытному юристу, моему сыну, который странным образом позволил себя обмануть. Старик не может ничем подтвердить своего заявления – у него нет никаких доказательств. Он говорит, что бумаги остались у твоего покойного отца. Но зачем я тебе все это рассказываю? – прервала она сама себя. – Ты это, вероятно, слышала от своего протеже, конечно, с той окраской, какую он придает этому делу, иначе ты бы не сказала, что его требования справедливы.
Маргарита, неслышно скользнув по ковру, вдруг очутилась, бледная как привидение, потрясенная до глубины души, перед старой дамой.
– Что его требования вполне основательны и справедливы, бабушка, знаю я и от другого человека – от моего отца, – сказала она дрожащим голосом.
Советница отскочила назад. Онемев от изумления, она с минуту смотрела на внучку широко раскрытыми, полными ужаса глазами.
– В своем ли ты уме? – наконец воскликнула она. – Ты говоришь мне невероятные вещи. Твой отец! Боже, он, этот замкнутый человек, который умел одним взглядом держать всех на расстоянии, он стал бы поверять такую тайну тебе, несовершеннолетней девушке? Нет, милая Грета, он был вовсе не так стар, чтобы впасть в детство. Ты приписываешь себе сведения, над которыми бы я посмеялась, если бы не сожалела так о твоем ослеплении. Неужели это такое счастье, что яйцо кукушки будет лежать в гнезде Лампрехтов?.. Но не стой, пожалуйста, передо мной с видом мудрого превосходства – эти манеры и твоя мина выводят меня из себя! – В сильном негодовании советница отошла на несколько шагов от молодой девушки, дрожащими пальцами завязала под подбородком ленты чепчика и провела платком по лбу. – Если ты так уверена в правоте этого дела и намерена его защищать, – начала она снова после минутного молчания, – то я тоже имею право требовать, чтобы ты мне повторила слово в слово то, что сказал тебе отец.
– Нет, прости, бабушка, я этого не сделаю, – возразила со слезами на глазах Маргарита. – Нарушить его доверие было бы святотатством. Но действовать за него, чтобы выполнить его последнюю волю, я постараюсь, насколько хватит моих сил. В самый день своей смерти отец намеревался утвердить за маленьким братом все принадлежащие ему по закону права.
Она замолчала, прерванная отталкивающим ироническим смехом, которым разразилась старуха.
– «За маленьким братом», – повторила она, вся трясясь от злобы. – И ты осмеливаешься произносить такие чудовищные слова в присутствии твоей бабушки, а того, что было тебе сказано отцом, ты не решаешься повторить из скромности и дочернего уважения. Так я сама скажу тебе причину твоего умолчания – ты сама не знаешь ничего положительного. Ты слышала звон, да не знаешь, где он, поймав несколько непонятных слов отца, ты связала их с возникшей необыкновенной историей и чувствуешь себя призванной подтвердить ее своими показаниями! Тебе кажется красивым вступаться за угнетенных и преследуемых. Ты ищешь чувствительных впечатлений, и тебе нет никакого дела до того, что уважаемое в продолжение столетий имя покроется грязью.
– Я ищу впечатлений? – повторила молодая девушка, гордо откидывая голову. – Но так как этот отвратительный порок никогда не касался моей души, я отклоняю подобное обвинение. И как могу я согласиться, что второй брак с непорочной, высокообразованной девушкой мог обесчестить человека и запятнать его имя? – Она покачала головой. – Не сердись, пожалуйста, милая бабушка, но ведь и ты вторая жена, что не мешает тебе и дедушке пользоваться всеобщим уважением.
– Какая дерзость! – вскипела старуха. – Как смеешь ты сравнивать меня со всякой встречной проходимкой! Ты… Но к чему я горячусь! – прервала она сама себя, выпрямляя с достоинством свою миниатюрную фигурку. – Тут одно сплошное мошенничество, шантаж со стороны родителей. Да и где она таскается? Мы делаем ей много чести, что даже говорим о ней.
– Она умерла, бабушка! Не позорь ее хоть в могиле! – воскликнула возмущенная Маргарита. – Ты не должна этого делать уже ради чести нашей фамилии, потому что, как ты ни старайся себя обманывать, но она была второй женой моего отца.
– Да, Грета? Спрошу тебя только одно – где документы, которыми это можно доказать? Положим, что все было именно так, как утверждают эти люди из пакгауза и ты вместе с ними в каком-то невероятном ослеплении, положим, что твоему отцу, действительно внезапная смерть помешала, открыто признать свой тайный брак. Тогда в оставшихся после него бумагах должно было найтись что-нибудь, относящееся к этому делу. Между тем там нет ничего подобного. Даже никакой собственноручной заметки, не говоря уже о документах. Пойду еще дальше. Если я даже допущу, что подобные документы действительно существовали, – она на минуту остановилась, – то мы непременно придем к заключению, что покойный сам уничтожил их, потому что не хотел предавать этого дела гласности. И этого, по моему мнению, достаточно, чтобы ты бросила свою безумную идею и не старалась больше выполнить его мнимую последнюю волю.
Маргарита отшатнулась, словно наступила на змею.
– Неужели ты говоришь это серьезно, бабушка? Что тебе сделал мой отец, что ты подозреваешь его в мошенничестве? Ах, какое жестокое наказание за его нерешительность, за боязнь людского суда и сословных предрассудков, этого Молоха, поглощающего счастье стольких людей! Уж и при жизни несчастная слабость стоила ему невыразимых мук и душевного разлада! И в заключение ужасная смерть, которая не дала ему возможности загладить свою вину на земле. Но я знаю, чего он хотел, да, благодарение Богу, я знаю это, и буду стараться снять с его памяти то клеймо, которое налагает на нее подобное подозрение.
– Чтобы произвести скандал на весь город, да, Грета? – дополнила с едкой насмешкой бабушка. – О, как ты ослеплена! Все это теперешний сумасшедший идеализм, который мчится вперед, ничего не видя, не слушая и даже не спрашивая, что он опрокидывает на своем пути, лишь бы только добиться утверждения своей ложной мечты, своего фантастически превратного сентиментального мировоззрения. Впрочем, как бы ты ни истолковывала слова своего отца, я останусь при мнении, что он сам желал набросить покров на темные страницы своей жизни. И он должен был этого желать хотя бы ради нас, я хочу сказать, ради фамилии Маршаль. Мы ничем не заслужили, чтобы по его вине упала тень и на наше безупречное имя, чтобы о нас тоже заговорили в городе и при дворе, и главное теперь, когда мы готовимся породниться с
