объятиями, – сказал он. – Золото, которое ты привезла с собой, тоже пригодится.
– Кто знает, может, я тоже стану когда-нибудь настоятельницей.
Он пожал плечами.
– Если тебе захочется, то ты наверняка этого добьешься. Но отказаться от всего мирского… – Он взглянул на нее через плечо. – Это очень серьезный шаг.
Она подошла к нему и обняла, положив голову ему на грудь. Если грумы во дворе поднимут головы, они их увидят, но ей это было безразлично.
– Нет, – дрожащим голосом произнесла она. – Как в тот день в Дюраззо – всего лишь один шаг.
Уолтеф опустился на колени, потом поднялся и бережно положил венок из остролиста с красными ягодками на гробницу деда. Он любил приезжать в Кроуленд и всегда с большой торжественностью входил в часовню и возлагал цветы. Его мать посещала аббатство несколько раз в году. Последний раз они побывали здесь летом, когда в округе яблоку негде было упасть – столько съехалось паломников и путешественников, чтобы преклонить колена у могилы его деда, которого простые люди считали святым. Рассказы о том, что он проявлял свою силу и после смерти, завораживали мальчика.
Сегодня, однако, они были одни. Шел снег, дул резкий ветер, и большинство простолюдинов жались к своим очагам. Уолтефу было тепло в нескольких шерстяных одежках и плаще на меху. Его маленькая сестра капризничала, но она была еще ребенком и постоянно хныкала. Мать перекрестилась и тоже поднялась с колен. Она на мгновение положила руку на шелковый покров, покрывающий гробницу. Жест ее был нежным и печальным.
Уолтефу она показалась очень красивой. Она надела свое лучшее зимнее платье из красно-золотистой шерсти, ворот и манжеты которого были вышиты золотом. В толстые косы вплетены красные ленты. Он сам не мог понять почему, но она напоминала ему статую Мадонны из церкви в Нортгемптоне. Они вышли из часовни на морозный воздух. Уолтеф поднял голову и высунул язык в надежде, что снежинка упадет на него и растает.
Во дворе их ожидали всадники. Пар вырывался из ноздрей лошадей, сбруя позвякивала, когда они нетерпеливо перебирали ногами. Один из всадников спешился и пристально смотрел на него, мать и сестру. Он показался Уолтефу знакомым, но он не мог понять, откуда он его знает. Мать замерла на месте. Она была неподвижной, как статуя Богородицы, и вдвое бледнее.
– Милостивый Боже, – прошептала она. Ее пальцы сжимались и разжимались, и он завороженно смотрел на блеск золотых колец. И тут она закричала: – Симон! – и бросилась к мужчине, обхватила его руками, и Уолтеф узнал его.
Стоящая сзади Элисанд положила руку ему на плечо.
– Твой папа вернулся из Крестового похода, – взволнованно произнесла она. – Возблагодари Господа. Теперь, возможно, все будет хорошо.
Снег усилился. Хотя они могли остаться в гостевом доме и Ингалф был бы счастлив приютить вернувшегося крестоносца, Симон предпочел доехать до охотничьего дома в Фатерингхей.
Он мало говорил, пока они ехали. Он посадил Уолтефа к себе на лошадь, заботливо закутал сына в свой плащ. Маленькая Матильда подняла рев – ей тоже хотелось прокатиться верхом, но вскоре успокоилась в знакомых руках матери.
Когда они подъехали к охотничьему дому, начался настоящий снегопад, причем снежинки были величиной с облатку.
– Это ненадолго, – успокоил веселый сторож, вышедший им навстречу с фонарем. – Через пару дней растает. Не желаете, чтобы охотники поискали для вас дичь, милорд?
Симон кивнул.
– Кое-кто из моих людей захочет поохотиться, да и неплохо иметь свежее мясо на столе.
Он осторожно опустил сына на землю и спешился. От холода нога ныла, к тому же он очень устал, проголодался и, если говорить правду, чувствовал себя неловко. Матильда изменилась за время его отсутствия. Свойственная ее характеру мягкость исчезла, она все больше напоминала мать, тогда как раньше походила скорее на отца. Она говорила отрывисто и держалась как-то непринужденно. Он это заметил, когда она говорила со сторожем и слугами, торопливо готовящими дом к ночлегу. Посыльный, которого она отправила вперед, приехал незадолго до них. Но ведь он бросил ее, предоставив самой себе, и она со всем справлялась сама.
В большом очаге развели жаркий огонь. Повар торопливо варил похлебку в большом объемистом котле, а его помощник месил тесто для печенья. Симон потер руки и поднес их к огню. Уолтеф повторял за отцом каждое движение, но ему это скоро надоело, и он помчался осматривать другие комнаты.
Матильда принесла Симону полную чашу вина. Они почти не разговаривали после первой встречи. Слова сдерживала плотина ожидания до того момента, когда из первой бреши они польются потоком.
Он взял чашу, их пальцы соприкоснулись. Она зарделась, а Симон ощутил тепло в паху. Он почувствовал голос вины, но даже ради того, чтобы облегчить свою совесть, он не будет рассказывать ей о Сабине. Есть вещи, о которых лучше умолчать.
– Что вынудило тебя вернуться? – спросила она. – Я думала, что уже давно стала вдовой крестоносца.
Вино было красным и очень крепким, у Симона даже в горле запершило.
– Ты и в самом деле была почти вдовой, – сказал он. – Нога воспалилась, и меня спасли только искусство греческого лекаря и хороший уход. Когда я смог вставать с постели, армия ушла вперед. У меня не было сил, чтобы последовать за ней. Если бы я так поступил, кости мои давно белели бы на равнине в Анатолии.
В ее глазах появилась тревога, которую она постаралась скрыть. Не стала она и искать стул и суетиться вокруг него. Да, многое теперь стало по-другому, изменилось за время его отсутствия.
– Те из моих людей, кто хотел остаться, присоединились к отряду Стефана Омальского.
– Не Ральфа де Гала? – Ее голос стал неожиданно резким и вызывающим.
