решающий бросок. Противник вооружен скрипками, чьи тоскливые голоса невозможно было забыть.
Русские рано или поздно заметят преследователей, но им не уйти на своем универсале от таранного джипа, рожденного под впечатлением этих, где непроходимых, а где ровных, как стекло, мест.
– Все… – прошептала Мамбо отрешенным голосом, словно не сидела на переднем сиденье пассажира, а стояла на табуретке с петлей на шее. И добавила громче: – Давай.
Но громче – не означало громко.
Ниос и Кимби, утомленные дорогой, убаюканные рокотом мотора, спали, обнявшись, на заднем сиденье. И Леонардо задремал – всего пару мгновений назад, тоже не выдержав темпа неутомимой жрицы, и голова его склонилась к левому плечу. Ему приснилась идиллическая картина: он передает управление машиной Мамбо, а сам встает коленями на сиденье. В руках у него винтовка, перед глазами увеличенная панорама, в центре которой мечется цель: вверх, вниз, влево, вправо; она мечется по перекрестью, как рычаг переключения скоростей, но все равно возвращается в исходное положение – точно в центр оптического прицела. Лео нажимает на спусковой крючок, и винтовка дружески толкает его в плечо, оптический прицел подмигивает, вырубая на миг картинку, на тот короткий миг, когда стрелок словно получает удар и свет перед ним меркнет.
Лео проснулся и ничего не понял. Короткий, в несколько мгновений сон уместил в себя столько и был так реален, что на руль в своих руках Леонардо посмотрел, как на шипящую кобру. Он смотрел только на руки и не видел несшейся к нему наискось обочины. Его подбросило, когда передние колеса поймали обочину, и швырнуло в сторону. Он еще крепче вцепился в руль, но машина его уже не слушалась. Она превратилась в неукротимого мустанга. Камни били в днище, вылетали из-под колес и в стороны, только что не вверх и перед машиной. Хотя водитель был готов именно к тому, чтобы увидеть и в любой миг заслониться рукой от летящего навстречу метеорита.
Леонардо поздновато вспомнил о том, что помимо педали газа существует педаль тормоза. И он придавил ее с такой силой и надеждой, словно сидел в кресле-катапульте падающего истребителя. В этот раз машина послушалась его. Заблокированные колеса пропахали податливый в этом месте песок, зарываясь все глубже. И когда джип стал, он оказался зарытым в песке по нижние кромки дверей.
Радость Леонардо снова забежала вперед, и он мысленно послал хвалу создателю. Он пока не видел, какое печальное зрелище представляет собой машина. С высоты птичьего полета она походила на комету, которая под острым углом врезалась в землю, оставив глубокую борозду позади и навал песка впереди. Не обошлось и без пылевого облака, которое догнало закопавшуюся машину, накрыло ее и прокатилось дальше.
Мамбо снова тронула лоб и снова поднесла руку к глазам. Она ударилась о переднюю стойку, правда, несильно, и отделалась ушибом и ссадиной. Она боялась посмотреть на водителя – боялась сломать руки о его голову; она достала бы его наотмашь, если бы он рванул из машины через дверцу, что однажды и проделал.
Русские были так близко. Теперь за ними не могли угнаться даже самые буйные фантазии.
– Нам повезло, – вдруг услышала Мамбо.
Это прозвучало так неожиданно, так не к месту и не соответствовало планам «криминального квартета», что Мамбо не успела оценить всю глубину замечания.
– А ты кто, дорожный инспектор, чтобы делать такие выводы?
И эта фраза, зачатая без участия мозгов, стала файрволом на пути гнева. Клетка открыта, птичка улетела. Улетела? Кто это сказал?
Мамбо пыталась ответить на этот вопрос, обходя машину кругом и заодно прикидывая, сколько дней нужно затратить на то, чтобы откопать ее. Она посерела лицом, не к месту припоминая обидное: «Ну и ручищи у тебя!» Ей бы в помощь десяток таких, как она, – за час высвободили бы машину из песчаного плена. А с такими помощниками только песочные замки строить. Ниос и Кимби еще не пришли в себя. После сна, дополнила Мамбо.
Она присела перед правым передним колесом, зачерпнула пригоршню песка и смотрела, как он медленно утекает между пальцами. Она не слушала Лео, который что-то говорил про лопату.
Мамбо резко выпрямилась и шагнула к задней дверце. Кимби невольно зажмурился: от жрицы можно было ожидать чего угодно. Когда он открыл глаза, Мамбо уже сдергивала тент с багажника. Расстегнув на одной из сумок «молнию», жрица достала револьвер. Коротко глянув на Кимби, она ухмыльнулась и бросила оружие на сиденье. Сама вооружилась «ремингтоном». Не дожидаясь главного эксперта по оружию, Мамбо вытащила коробку с патронами и один за другим загнала их в подствольный магазин охотничьего ружья – три патрона вместо семи в армейском варианте. Но ей хватило бы за глаза и одного патрона. Хватит, понадеялась Мамбо. Когда Леонардо тоже вооружился ружьем, все четверо вышли на дорогу.
Не прошло и двадцати минут, как впереди показались огни машины. Вот они вырвали из темноты фигуры двух женщин. Ниос выглядела дурой. Она позабыла инструкции старшей подруги и голосовала, отставив руку в сторону и подняв большой палец. Как будто на проспект Мира вышла. Но в паре с Мамбо она смотрелась естественно на этой ночной дороге, в десятках километров от ближайшего населенного пункта. Жрица не голосовала, она энергичными жестами указывала одной рукой влево, где даже при ближнем свете можно было рассмотреть застрявшую в песке машину; а водитель микроавтобуса пока не думал вырубать дальний – даже когда остановился.
Мамбо обошла машину спереди, держа руку с ружьем за спиной; его обрез касался основания затылка женщины.
– Здравствуйте, – поздоровалась она, глянув мельком на водителя, лет тридцати пяти, и пытаясь проникнуть взором в темный салон. – Вас много? Не могли бы вы взять двух человек? У нас машина в песке застряла.
– Свободных мест нет, – охотно откликнулся на призыв о помощи водитель. – Но вы можете устроиться на полу. Может быть, кто-то из мужчин уступит вам место. Ехать нам недолго, – он глянул на показания счетчика, – сто сорок, максимум сто пятьдесят километров.
– Мужчины военные?
– Гражданские. Почему вы спрашиваете?
Мамбо ответила тем, что отошла на пару шагов и ловко высвободила из-за спины руку с оружием. Тотчас с двух сторон к микроавтобусу устремились Леонардо и Кимби. Мамбо выстрелила в воздух и дослала патрон в ствол, дернув подвижное цевье назад-вперед. Мгновение, и ствол снова смотрел на водителя.
– Только газани, – предупредила его Мамбо, – я тебя изрешечу. А ну-ка положи руки на баранку. Вот так, молодец.
Леонардо тем временем подошел к двери на полозьях и откатил ее в сторону. Он был вооружен револьвером, тогда как больший страх нагонял Кимби, прикрывающий товарища; с «анакондой», которую он держал двумя руками, он был похож на обгоревшего терминатора. Лео спустил курок ружья, стреляя вверх. Люди в салоне содрогнулись; кто-то закашлялся от пороховых газов, которые потянуло в салон сквозняком.
– Выходим по одному, – распорядился Кимби, готовый выстрелить и по команде более искушенного товарища, и самостоятельно. – На обочину. Ложись! Руки за голову!
Он все же не сумел перебороть накатившего на него искушения и нажал на спусковой крючок револьвера. Обычно пистолет дергает вверх больше силой возвратной пружины и массой затвора, нежели отдачи, а тут воедино слились обе силы, и Кимби едва не выпустил «анаконду» из рук.
Последним к пассажирам автобуса, следующего в Нджамену, примкнул водитель. Мамбо заняла его место и заехала далеко за обочину, насколько позволял податливый песок. Теперь фары светили точно на застрявший «Пежо». Она лишь раз, и то коротко, глянула в противоположном направлении. Никто, если он в здравом уме, не остановится, наоборот, – прибавит газу. Бесчинств на здешних дорогах хватало. Но всегда находился простак, как водитель этого микроавтобуса, «на которого не нужен нож».
Мамбо решала задачу с двумя неизвестными: можно сесть за руль этого автобуса, а можно при помощи пассажиров откопать джип, в котором она была уверена, как в себе самой. Прошла минута, и жрица, повернувшись к Леонардо, кивком головы отдала распоряжение. Тот понял ее с полкивка и, подняв людей, велел им двигаться к застрявшей машине. Пассажиров набралось тринадцать человек – в основном женщины от двадцати до сорока лет; мужчин насчитывалось четверо.
С ружьем в руках и «спецназовским гримом» на лице Мамбо была страшнее судной ночи. Она
