– Помню, – кивнул Николаев. – Я действительно не восторге. Но кто-то из нас должен был это сделать. Я отдал инициативу тебе. Но твои ритуальные штучки… – Нико сморщился и повел руками. – Здесь нет скрытых камер, случайных режиссеров и людей, близких к кастингу. Если ты хотел сорвать аплодисменты, то я могу хлопнуть пару раз.
За него это сделал Вергельд, не пропустивший ни слова. Однако не удержался от замечания:
– Твой приятель легко сдался в конце.
– Это потому что ты смотрел на него, – моментально отреагировал Катала. – Ты бы на меня посмотрел. Мои вены в жгуты можно было завязывать. А вообще, чем тяжелее пациент, тем легче вспомнить, чему тебя учили.
– Кстати, ты избавился от жрицы? – спросил Вергельд, занимая место в машине. – Я слышал какой-то треск. Ты порвал ее пополам?
Каталин, бросая в рот жвачку, ответил:
– Я размозжил ей голову. А Жевун принял порошок и уснул. В ближайшие двенадцать часов его лучше не беспокоить.
Вергельд жестом руки извинился и ответил на звонок по спутнику. Услышав голос абонента, бросил быстрый взгляд на Нико и вышел из машины; возобновил он разговор шагах в двадцати от этого места.
Адвокат предположил, что звонок личного характера. И он не ошибся: на связи была Вивьен. Ей предоставили возможность позвонить по телефону, и одним из первых, с кем она вышла на связь, стал Юлий Вергельд. Всего полторы минуты длился ограниченный по времени телефонный разговор, и еще десять минут пролетело после того, как связь оборвалась. Вергельд не вспоминал его, а переживал. Вивьен… Она сильно волнуется за Нико, точнее, за его предприятие, он очень упорный, смелый, отважный человек. Подумать только: она уже держала девочку за руку. Да нет, видимо, она плохо помнит, но сейчас вспомнила: она уже увела девочку за черту, в так называемую зону отчуждения, и тут этот ужасный вой полицейских сирен.
Два в одном, усмехнулся Вергельд. Вивьен звонила ему, но все ее мысли крутились вокруг русского адвоката. И этот звонок идентифицировал Нико, сняв с него все подозрения. А когда Вергельд попрощался с Вивьен и убрал трубку в карман, он подумал о том, что даже поздоровавшись в начале разговора и попрощавшись в конце, он был невежлив: не спросил о главном: как самочувствие Вивьен. Ведь она звонила из мест заключения, и по местному законодательству ей грозили долгие годы каторжных работ. Но она должна понять Вергельда – он закрутился с людьми, которых она ему порекомендовала, и она сама обозначила тему разговора. И все же неприятный осадок на дне души остался. Если бы он мог, он перезвонил бы Вивьен. Он даже сделал попытку – нащупал в кармане телефон.
И еще одной темы ему не удалось избежать. Он и Вивьен были близки, но связь их была недолгой, и с той поры пролетело много лет. Он не хотел бы вернуть прошлое, но в часы, когда его одолевала хандра, он мечтал о женщине по имени Вивьен.
– А вот и товар. – Вергельд, оставаясь на отдалении, указал рукой на показавшиеся из-за небольшого поворота машины: автобус с затененными стеклами и джипы сопровождения. – Теперь вам нет нужды возвращаться на базу. На мою базу, – добавил Вергельд. Увидев сомнение на лице адвоката, он пожал плечами: – Можете возвращаться в Нджамену полным составом.
– Да нет, – покачал головой Нико.
Он еще раз убедился в универсальности этого человека. Юлий подошел к «Пежо», открыл дверцу, что- то сказал Сюзон. Прошли секунды, а он уже уводил девочку за руку.
В своем джипе Вергельд посадил Сюзон на колени и снова что-то шепнул ей на ухо. Она нашла глазами Николаева и помахала ему рукой.
Глава 20
Живнов возвращался из небытия. Он будто голышом с мороза забрался в раскаленную добела баню, где обмороженная кожа тут же сползла лоскутами. Он не открывал глаз, боясь увидеть могильную тьму. Точно знал, что лежит на каменном ложе. Туда его дотащили волоком. За руки или за ноги? За руки. Оказалось, теперь он обладал уникальным качеством мысленно возвращаться в будущее, вселяться в животных и птиц. Вот его разум проник в орла, и он с высоты увидел четырех человек. Один лежит на потрескавшейся земле, второй опустился перед ним на колени, третий стоит в стороне и не принимает участия в жутком ритуале. Четвертый… Четвертый только фигурой походит на человека. Его лицо покрыто известковой пылью, под одеждой угадывается выветрившийся за годы скелет. Он открывает рот, и на высоту птичьего полета взметается короткое слово: «жамби». Это слово знакомо человеку, который неподвижно лежит на земле. Оно означает «привидение». Потом ввысь летит другое слово, которым называли черного змея из африканских поверий, врага солнца, самого света и радости…
Жаба, жаба, жаба. Кто-то говорил про жабу. При чем тут жаба?
Живнов рухнул с высот в свое неподвижное тело. Ему трудно дышать. Может быть, это связано с жабой? Жаба давит…
И вдруг его пронзила страшная мысль, жуткая догадка. Он долго не решался проверить ее, дабы не лишиться рассудка. Но вот прошла минута, другая… На его глаза должны были навернуться слезы, но их не было. Как не было дыхания. Он не дышал. Он лежал на камне, абсолютно неподвижный. В груди не ощущалось пустоты – наоборот, она была заполнена чем-то посторонним; так набивают труп в морге, чтобы придать ему приличествующую для погребального торжества форму. Его сердце не билось.
Вот сейчас, сейчас оно забьется. Стукнет раз, другой, замолчит, чтобы набрать привычный ход. И пусть пульс будет учащенный, пусть будет замедленный, но пусть он будет, о господи…
Он бы отдал все, чтобы почувствовать, как по его холодной щеке катится холодная слеза…
Он умер? Если бы так… Он с каждой минутой, проведенной в склепе, приближался к истине. А если быть откровенным, он бежал от нее.
Он был мертв. Его тело умерло. Очередь за его разумом. И он предчувствовал дикую охоту за ним. Он увидел громадные черные губы, приникшие к щели в камне, высасывающие его душу, остатки его разума. Услышал чье-то натужное сопенье, свист выходящего наружу воздуха, а вместе с ним и первые обрывки своих мыслей. Еще секунда, и он потеряет их. Что дальше? Что дальше?
Надо пробовать дышать. Как это сделать? Он не знал, как дышать. И если бы в его грудь ворвался хотя бы тонкий воздушный ручеек, он бы спалил его грудь. Воздух был там лишним.
А если попробовать подвигать пальцами, а потом и рукой?
В теле нет и капли крови. Тело холодное. И кровь кристаллизовалась. Если он согнет палец, то услышит хруст соприкасающихся кристаллов.
Бред.
Бред?
Неужели он так подумал?
Бред – это самое ценное слово, самая ценная мысль за эти страшные минуты.
Страшные?
Страх прошел. Наступила пора познавать новый мир. Он почувствовал себя новорожденным, и двигали им лишь его мысли. Только они соединяли его с этим миром.
Выходит, он находился в потустороннем мире?
Недолго.
Не так долго, чтобы остаться там навсегда. Точнее, оставить там разум.
Одна неудачная попытка согнуть палец, другая. Стоит ли продолжать? С таким же успехом живые могут попробовать сдвинуть предмет, не прикасаясь к нему.
Он без одежды. Нет, в брюках. Только сейчас он осознал это. Он почувствовал ткань своим безжизненным телом. Но такого не может быть.
Не может.
Скорее!
Он подстегнул себя: скорее! – иначе уйдет, пропадет навсегда это жизнетворное соприкосновение кожи с одеждой.
Ну, какая она, мокрая или сухая? Нет, это лишнее, ты слишком многого хочешь.
Он не заметил, как один за другим согнул пальцы и почувствовал их, сжатыми в кулак.
Нервы. Нервные окончания. Они живы.
