себя он не станет. Это недостаточно смешно.
— Слушай, любимая…
Она слушала, перебирая картинки, а он любовался ею, в который раз поражаясь своему невероятному счастью, — самая прекрасная, самая добрая, самая мудрая женщина на земле — это его женщина.
— Даже странно, — поднимая на него глаза, промолвила она, когда он наконец закончил свою нарочито выдержанную в комическом ключе историю. — Ледгундские агенты… они что, все такие недотепы?
— Полнейшие, — искренне заверил он ее. — Охламон на охламоне…
— И тебе совсем-совсем ничего не угрожало?
«Отвечать нужно быстро!» — шепнул петрийский шпион.
— Не угрожало?! — возмутился Шарц. — Да я, если хочешь знать, постоянно находился в опасности! Я чуть не умер! Ты представляешь, сколько времени я не был в твоей постели, женщина?! Да я чуть не взорвался в этой проклятой Марлеции! Ты не понимаешь, каких усилий мне стоило держать себя в руках и не поубивать этих проклятых секретных агентов! Я так хотел домой… к тебе… а эти обормоты путались у меня под ногами!
— Уй! — восторженно выдохнула Полли, зажмурив глаза.
Ее потрясло мгновенное видение неистового гнома, сметающего две разведки на пути к постели любимой женщины. И эта женщина — она! Подумать только! Это вам не какая-нибудь дурацкая дуэль за честь дамы.
— В постель ты попадешь очень скоро, — пообещала она. — А пока расскажи, откуда именно эти картинки взялись. Ты же не выдергивал их из той книги…
— Ну, про то, как сэр Джориан со своими учениками делали копии с книги, я тебе уже рассказывал. Ему, как и тебе, захотелось узнать всю эту историю. А когда я ему рассказал, он решил сделать мне ответный подарок.
— Вот эти замечательные картинки? — промолвила Полли.
— Да, любимая, — кивнул Шарц. — Вот эти замечательные картинки. По моей просьбе его учениками был изготовлен еще один комплект иллюстраций.
— Вот здорово! — сказала леди Полли. — Надо будет ему тоже что- нибудь подарить. Может, испечь ему пирог в форме книги? Кстати, Хью, этот мальчик, которого ты привез… мне показалось или он несчастен?
— Он и в самом деле несчастен, — вздохнул Шарц. — Он, видишь ли, в одночасье остался сиротой…
— Бедняга… Они все умерли?
— Да, — ответил Шарц. — Они все умерли.
«В каком-то смысле это и в самом деле так. Его семьей, его единственной семьей была ледгундская разведка… и после того, как они обменяли его на книгу… можно сказать, продали… могут ли они оставаться живыми для него?»
— Неизлечимая болезнь или несчастный случай?
— Несчастный случай.
«Ну и каково тебе в роли „несчастного случая“?» — с ухмылкой поинтересовался шут.
«А что тут такого?» — пожал плечами лазутчик.
«Да нет, — возразил лекарь. — Какой уж тут „несчастный случай“? Скорей уж неизлечимая болезнь. И то, что нам удалось спасти парня, ампутировав все остальное, — большая удача. Лишь бы заражение не началось».
— И что ты собираешься с ним делать? — спросила леди Полли. — Я могла бы завтра поговорить с Ее Светлостью. Может быть, его можно куда-нибудь пристроить…
— Не нужно, — качнул головой Шарц. — Я уже решил. Я беру его в ученики. И, Полли…
— Да, любимый?
— Лучше не расспрашивать его о прошлом. Ему крепко досталось. Захочет — сам расскажет, а нет — значит, нет.
— Хорошо, — кивнула она. — А теперь мы положим эти потрясающие рисунки обратно в шкатулку и пойдем в ту самую постель, куда ты так просился…
УБИТЬ УЧИТЕЛЯ
Говорят, в старых замках полно призраков. Не знаю, как в других, а в этом… в этом замке есть как минимум два призрака. Я — и тот, кто меня сюда привез.
Темные потолочные балки, теплое одеяло, чуть пахнущее какими- то травами — лекарственными, наверное… могучая дубовая лавка, которую вдвоем перетаскивать надо… от второго одеяла под спину я отказался, нечего себя излишне баловать, подушка бывшему монастырскому послушнику тоже не нужна…
Странные они все — так заботиться о чужом для них человеке… и так огорчаться, что он, дурачок, своей выгоды не понимает, на голую лавку спать ложится, и подушка ему не нужна, балбесу эдакому.
«Сам посуди, недотепа, какой же из тебя для сэра доктора ученик выйдет, если ты почем зря голову отлеживать будешь?»
«Или ты полагаешь, ему твоя голова заместо ступки будет полезна, когда он свои порошки толочь станет? Ну так ты, того, не сомневайся, у сэра доктора и без тебя пестиков достанет, а ученик — это, брат, дело такое…»
«Ты бы слушал, что тебе старшие говорят, не со зла ж советуем».
Приходится взять и подушку и одеяло. Не спорить же… Спорить — привлекать внимание. Впрочем, я и так его привлек. Хуже некуда себя вел, если разобраться…
«Настоящий лазутчик даже в аду на сковородке будет продолжать спокойно собирать информацию, — говаривал прежний наставник. — Впрочем, — тут же добавлял он, — настоящий лазутчик никогда не попадет в ад, черти его просто не заметят».
А я сделал себя заметным.
«Это тот придурок, который на голой лавке спать наладился».
Плохо.
Темные потолочные балки, словно огромные струны… отблески каминного пламени перебирают их огненно-золотыми пальцами. Можно даже представить себе эту музыку. Теплые лютневые переборы… золотистые пальцы касаются могучих струн с величайшей осторожностью… отблесками, тенями, призраками прикосновений… никак не иначе. Ведь стоит огненным пальцам хоть раз въяве коснуться могучих темных струн, и пойдет совсем другая музыка. Ох, какая музыка пойдет! Мелодия пожара не приемлет никакой гармонии. Она признает только диссонанс.
Темные потолочные балки улыбаются моим мыслям. Так странно лежать здесь. Это место так отличается от всего, что я видел, от всего, что я знал… смешное, нелепое место…
Как он живет тут, человек, победивший нас всех, то есть гном, конечно, но ведь это без разницы, он так непохож на своих соплеменников, торгующих на олбарийских рынках, что… или это я просто мало ихнего брата видел? Торговцы еще не показатель, я ведь даже гномов-ремесленников ни разу не видел, а уж лазутчиков и воинов… И все же… как он живет здесь, в этом странном месте, где добычей является любой и каждый, включая здешних воинов. Как живется настоящему
