Эрик в последний раз провел пальцем по струнам лютни, и та отозвалась переливчато и мощно.
— Джек, спасибо тебе за настройку… за моральную поддержку… и за то, что я теперь совершенно точно знаю, через какое именно плечо плевать в случае чего. — Эрик решительно встал.
— Удачи, — напутствовал его Джек. — И не смей фальшивить! А то я ведь буду подслушивать, а у меня весьма изысканный слух.
— Как бы тебе не лишиться его вместе с ушами, — посулил Эрик и вышел в морозный вечер.
Полнозвучный переливчатый аккорд прозвучал торжественно и строго, а древние стены замка, многократно его усилив, швырнули вверх красочное яркое эхо.
Энни огладила ладонями платье и шагнула вперед.
— Стой! — решительно остановила ее герцогиня. — Девушка не должна выбегать на балкон с первым же аккордом. Даже если ей этого очень хочется.
— А… когда же? — спросила Энни.
— Дождись хотя бы первого слова, — ответила миледи герцогиня. Подмигнула и вышла.
Эрик еще раз провел пальцем по струнам, подождал, пока не отзвенит аккорд, и нащупал ту самую ноту, с которой должна была начинаться песня.
Нет, хорошо все же Джек придумал. Куда как проще всего одну струну зажимать, а звук какой красивый!
Эрик собрался с духом, вдохнул побольше воздуху и запел.
Он пел о том, каким темным может быть ночное небо, но жизнь человека может быть куда темней, если он один. И если по черному ночному небу бог рассыпал звезды, то жизнь он наполнил хорошими людьми. Он пел о моряках, что ищут путь по звездам, и хороших людях, которые, как те же звезды, помогают заплутавшим отыскать путь во мраке. И это не страшно, если приходится пройти сквозь огонь, важно видеть протянутую тебе руку. Он пел о том, как человек, покидая мрак, ищет дорогу к свету. Ищет, пока не находит любовь. Тогда ему становится светло, и он понимает, что никакого мрака вокруг никогда не было. Это он был мраком, нес его на себе и наполнял им все вокруг себя. А теперь, когда пришедшая любовь умыла его серебряным дождем, мрак кончился, и ему светло даже самой темной ночью. Потому что он не один.
Энни появилась на балконе с первыми словами серенады. А когда он запел о любви, вниз скользнула веревочная лестница. Не прерывая пения, не сбиваясь ни на миг, Эрик стал подниматься.
Когда Кэт, красочно описывая свои романтические фантазии, сказала: «И вот он, продолжая играть, подымается к тебе», — она малость не подумала о том, что невозможно подниматься по веревочной лестнице и одновременно играть. В самом деле — невозможно. Руки у человека одни, даже если он прекрасный романтичный возлюбленный, и этими самыми руками он должен держаться за лестницу, чтоб вместо романтичного свидания на балконе не приключился банальный перелом конечностей в результате падения с чего-то высокого на что-то твердое. Ни одна красавица такого завершения серенады не одобрит. Даже если она очень романтичная.
Эрик был одним из немногих, кто мог совершить это невозможное и опасное для здоровья деяние и сохранить свои конечности и прочие детали анатомии в целости и сохранности. Его когда-то и не такому обучали.
Так что забравшаяся в укромный уголок и затаившая дыхание Кэт и в самом деле наблюдала это невероятное событие.
Находящаяся же на балконе Энни закусила губу от ужаса и даже дышать боялась. Ей в отличие от Кэт доводилось видеть людей, сверзившихся с самой верхушки мачты.
Поэтому стоило Эрику наконец добраться до балкона, как она ухватила его обеими руками и одним рывком втащила на балкон, после чего закатила увесистую оплеуху. Эрик подавился последним слогом и замолк. Нестройно звякнула лютня.
— Я что-то не так спел? — горестно спросил он. И Энни разрыдалась, бросившись ему на шею.
— Как ты мог… как ты мог… сумасшедший… ты же мог убиться…
— Убиться? — удивился Эрик.
— Почему ты не держался за эту проклятую лестницу?! — со слезами в голосе выкрикнула Энни.
Эрик попытался ответить, но ему закрыли рот поцелуем. Он хотел было объяснить, что никакой опасности для него в таком подъеме не было, но его продолжали целовать, и вскоре он вовсе позабыл о каких-то там объяснениях.
И если подглядывающая Кэт довольно-таки быстро замерзла, то влюбленным до самого утра холодно не было.
Ночь, звезды… невероятная, немыслимая огромность мира и двое… одни на всем свете… и этот балкон, словно корабль, плывет куда-то сквозь звездные дали, и так о многом нужно поговорить с самым близким на свете человеком… так много значит каждый взгляд, каждый слог, каждое касание ладони… вот о лютне за всю ночь так никто и не вспомнил.
Когда на башнях замка заалел рассвет, Эрик спустился по той же веревочной лестнице и направился к себе.
— Иди-ка ты спать, — полюбовавшись на сияющие восторженным безумием глаза ученика, сказал Шарц.
— Я не могу спать! — с самым идиотским выражением лица поведал Эрик. — Я никогда больше не усну!
Шарц быстро отжал на его теле несколько точек.
— Две минуты добраться до кровати и раздеться, не то стоя уснешь, — посулил он.
И Эрик бросился в свою комнату. Проснулся он только вечером.
— Эрик, у меня срочный вызов! — Шарц влетел в комнату ученика, на ходу застегивая плащ. В руках у него мелькнула сарделька, которую он тотчас запихал в рот и проглотил, почти не жуя.
— Мне с тобой, наставник? — вскинулся Эрик.
— Нет, — мотнул головой Шарц. — Со мной поедет Джек. Ланцеты с иглами подавать дело нехитрое. А ты примешь вместо меня больных.
— Но, наставник… я же еще ни разу… — растерялся Эрик.
— Сегодня ничего сложного, справишься, — ответил Шарц. — Надо же когда-то начинать. Все, Эрик. Завтракай спокойно, и за работу. Я ни секунды не сомневаюсь, что ты справишься..
Хлопнула дверь, простучали шаги, проскрипела лестница… хлопнула еще одна дверь — наружная.
— Живей, Джек! — услышал Эрик удаляющийся наставника.
— Бегу, бегу, — отозвался заспанный Джек.
Заскрипели двери конюшни… заржала лошадь…
Вот так. Когда-то все случается впервые. И как ни старайся его укараулить, оно все равно случается неожиданно. И его абсолютно не интересует, готов ли ты к его приходу. И ты можешь сколько угодно вопить: «Пожалуйста, подождите!» — но оно все равно наступит
