– А никто! Слушай дальше… Значит, лежу я, читаю. Вдруг слышу – кто-то лезет по пожарной лестнице на крышу – она ведь у нас плоская, детсадовская. Взглянул в окно – практикантки, видать, позагорать решили. Ну, мне тут почему-то уже не до чтения стало. Собрался быстренько, да в другой корпус – на соседнюю крышу. Выбрался осторожно, спрятался за вытяжкой…
А практикантки уже расстелили одеяло, разделись, лежали в купальниках. Одна – в синем купальнике – страшноватая такая, мне не нравилась, зато вторая – блондиночка… ууу… Я все на нее смотрел, думал – а вдруг лифчик расстегнет? Ну, ведь так обычно девчонки делают, когда загорают, чтоб на спине полос не было… Улегся за вытяжкой, сам шепчу – расстегни, ну, расстегни же! Расстегнула! Мало того, сняла, и даже перевернулась на спину. Ух, и грудь же у нее была! Я аж обалдел… расстегнул джинсы и… Рассказывать дальше?
– Не надо. – Лешка покраснел и захлопал глазами. – Откуда ты все это знаешь? Подсматривал? Как?
– Интересно, как бы я мог посмотреть? – усмехнулся Алексей. – Ведь на крыше-то никого больше не было. А высотных домов поблизости нет, в бинокль не увидишь.
– Так как же…
– А так! Потому что я – это ты, понял?
– Нет… – Лешка растерянно улыбнулся. Жалко так, непонимающе. – Наверное, ты все же как-то подсмотрел.
– А, Фома Неверующий, – раздраженно махнул рукой Алексей. – Сижу тут с тобой, время теряю. Впрочем, я б и сам не поверил, да и никто бы… Ладно. Мне от тебя, Леха, помощь нужна!
– Помощь? – Лешка пришел в себя и кивнул. – Ну да, конечно, помогу, чем смогу. А что делать-то?
– Не бойся, не сельпо грабить. Бабку Федотиху знаешь?
– Кто ж ее не знает?
– Ах, ну да, конечно… Так вот, надо бы за ней последить. Одному не очень сподручно, вдвоем куда веселее. Ты б, Леха, на работе про бабку повыспросил, а?
Лешка кивнул:
– Хорошо, спрошу. А что именно-то выспрашивать? Про спирт?
– Нет, Лех, не про спирт. – Алексей задумался. – Даже и не знаю – про что.
– Ну, ты даешь! – Парень понизил голос. – Про анашу, что ли?
– И не про анашу… Про всякое непонятное. Даже не знаю, как и сказать, про колдовское, что ли… И про Черное болото, про него – обязательно.
– А что в нем интересного-то, в Черном болоте? – ухмыльнулся Лешка. – Трясина да грязь.
– И все поспрошай…
– Как скажешь… Ну… – Лешка рывком поднялся на ноги. – Пойду, пора мне. А то ведь Михалыч, сам знаешь…
– Иди, иди, спасибо за молоко.
– Не за что… Ты вообще где здесь?
– На пилораму сейчас пойду, к Контакову.
– Ого! Свет не ближний.
– Потому тебя и попросил помочь, ты все ж в деревне живешь, не на выселках. Давай завтра к вечеру встретимся… так, чтоб обоим не особо далеко идти было. Ну, скажем, на Черном болоте, идет?
– Идет, – кивнул Лешка. – Что уж с тобой делать. Да, ты про Настю не врал?
– Клянусь Христом Богом! – Алексей размашисто перекрестился.
Лешка благодарно улыбнулся:
– Ну и славно.
– Только смотри, она на тебя обижена. Беги, мирись – обними, поцелуй… Ну, дальше уж как пойдет.
– Без сопливых обойдемся, – засмеялся Лешка. – Без советников тесть… Кстати, тебя как звать-то?
– Алексей.
– Тезка значит… Ну, наконец, будем знакомы!
– Будем!
Парни крепко пожали друг другу руки.
– И все ж таки не очень-то ты на меня и похож, – усмехнулся Лешка. – Вон какой накачанный!
– А ты помахай с мое саблей!
– С-саблей… Ну, ты даешь, блин! Пока, сабля, до завтра!
– Не забудь про болото и бабку.
– Да уж не забуду!
Лешка ушел, помахав на прощанье рукой. Славный парень. Жаль не поверил. Ну, а кто бы поверил? Все равно – славный…Хм… Сам себя, Леша, хвалишь!
– Лешка, привет! – снизу, от реки, бежали ребята. – Ты случайно Вовку Разметкина не видел?
– Кого?!
– Ну, который хвастался, что с тобой трактор вытаскивал. Поди, врал?
– Да не врал… Эй, постойте-ка! А что Вовка, пропал, что ли?
– Да со вчерашнего вечера не видали. Мать мечется – не утонул ли?! Так не видал Вовки?
– Не, не видал….
Ребята умчались, а Лешка с похолодевшим сердцем как мог быстро зашагал к Черному болоту. Чавкала под ногами грязь, злобно хлестали по лицу ветки – юноша не обращал на все это никакого внимания, вспомнив гнусные слова Федотихи – «и отрока малого к смерти потащите… которого стрелой…» Стрелой!
Быстрее!
Перепрыгнуть ручей. Здесь – через лужу. Тут по кочкам, теперь вдоль ручья, напрямик… Вот и сосняк… Вот кустики… Вот болото…
Выбравшись к тракторным следам, Лешка перевел дыхание и осмотрелся… Екнуло сердце… Рядом, в камышах, лежало пронзенное стрелой тело. Вовка…
Лешка присел рядом, дотронулся рукою до трупа… Холодный… Черная, запекшаяся вокруг стрелы, кровь… Стрела охотников за людьми… Что же они его не арканом-то?
Юноша безнадежно посмотрел в небо… Бабка! Скорее к бабке! Тряхнуть, заставить выложить все – коль уж и вправду все так, как она говорила, если уж должен остаться здесь кто-то один – пусть им будет тот, другой, местный Лешка. Ведь у него самого, у Алексея Пафлагонца, все-таки есть, есть выход, а у того – только смерть. И еще Вовка… Как бы так сделать, чтобы…
Эх, тряхнуть, тряхнуть бабку… пускай рассказывает уж все до конца!
Выбежав на грунтовку, Лешка едва не попал под колеса вывернувшему из-за поворота молоковозу. Едва успел отпрыгнуть в сторону. Скрипнули тормоза. Высунувшийся из кабины водитель – рыжий кудлатый парень – принялся было ругаться, но вдруг удивленно замолк…
– Леха?!
– Привет, Николай! – Юноша узнал шофера – старый знакомец.
– А говорили – тебя на машинном дворе током долбануло! Врали, что ли? Или – не сильно?
– Не сильно, – покачал головой Лешка. – Так, слегка…
– Хм… Зачем тогда «скорую» из города вызывали? И участкового? – помотав головой, Николай забрался обратно в кабину и улыбнулся. – Ну, хорошо, коли так. Поеду. Подбросил бы, да сам видишь – не по пути.
Газанув, молоковоз скрылся за ельником. Лешка посмотрел ему вслед, сплюнул и прибавил шагу. Ну, вот, этого еще не хватало – тока! Ай, как скверно-то все получается, ай, как скверно! Выходит, права была бабка! А может, можно еще все изменить? Наверное, можно… Можно! Ведь, когда Лешка уходил «туда», Вовка уже был пронзен стрелою… А здесь – ничего, бегал себе… Значит, можно!
Вот и бабкин дом. Дощатый забор, распахнутая настежь калитка… Только бы дома оказалась старая, только бы…
«Таврия» здесь, у избы! Значит – дома…
С колотящимся сердцем юноша взлетел по крыльцу, дернул дверь…
