свой рюкзак с комплектом боеприпасов, компасом и каской в шкаф и стал гражданским человеком.
Аня действительно не готовила куриные котлеты, которые Сема, кстати, не любил. Но даже если бы она их готовила, а он бы их любил, то все равно есть котлеты Семе было некогда. К утру у него не оставалось сил даже на прохожих и кошек. Была Аня, только Аня и ничего, кроме Ани. А в перспективе – зачисление в магистратуру Тель-Авивского университета для получения ученой степени.
Вопрос о регистрации брака никого не волновал, но Сема, как порядочный человек, с радостью воспринял предложение родителей Ани познакомиться. Заочно он их уже любил за одно то, что они произвели на свет такого замечательного ребенка. Он хотел знать, как это у них получилось.
Родители жили в маленьком городе на юге России, до начала занятий в университете оставалось две недели. Успеваем? Успеваем! Быстро оформили визы, взяли билеты, бросили вещи в Семин армейский рюкзак и полетели в далекую и уже незнакомую страну детства, туда, где умеют делать замечательных детей.
Два часа самолетом до Ростова, шесть часов поездом на юг, пять минут на автобусе в центр – и вот уже Сема с Аней закусывают водку традиционным русским салатом оливье и смотрят семейный альбом.
Маленькие российские города совсем не похожи на маленькие израильские города. И вовсе не из-за отсутствия синагоги. Все дело в почве. В маленьких израильских городах почва песчаная и вода после дождя сразу уходит под землю. В маленьких российских городах почва глинистая и вода после дождя не уходит под землю, а долго остается на поверхности. От этого сильно пачкается обувь. Остальное Семе очень понравилось.
Десять дней пролетели быстро, и снова автобусом до центра, поездом до Ростова. Чуть не опоздали к самолету, но все обошлось. Все хорошо, все получается. Завтра понедельник – начало занятий в университете. Успеваем? Успеваем!
Российская таможня стоит на страже экономического суверенитета и экономической же безопасности государства. Ее основные качества – неподкупность, вежливость и бдительность. Об этом знает каждый, кто хоть раз пересекал российскую границу.
В международном секторе ростовского аэропорта таможенный контроль авиарейсов осуществляется с помощью рентгеновских аппаратов. Один из них – немецкий «Хайман» – просвечивает своими лучами багаж пассажира. Другой – инспектор поста Ковалева – просвечивает глазами самого пассажира. Ее взгляд ничем не уступает «Хайману».
– Это ваш багаж? – спрашивает пассажира инспектор Ковалева.
– Мой, – отвечает пассажир.
– Вы уверены? – Инспектор смотрит на пассажира, и тот понимает, что сказал какую-то глупость.
На рейсе № 429 Ростов – Тель-Авив сложных проблем обычно не возникало. Оружия и наркотиков у пассажиров этого рейса никогда не было. Валюта сверх нормы иногда водилась, но эти проблемы решались на месте.
Последние пассажиры – худой парень с девушкой и огромным рюкзаком – прошли оба рентгеновских аппарата и направились в отстойник за фанерной перегородкой, именуемый залом ожидания. В это время к инспектору Ковалевой подошел коллега, сидящий у «Хаймана», и сказал, что в огромном рюкзаке просматривается металлический предмет – надо бы внимательнее досмотреть.
Надо так надо. Парня позвали обратно и попросили еще раз пройти через аппарат. Действительно – что-то круглое металлическое вроде противопехотной мины.
По просьбе инспектора парень раскрыл рюкзак и вытащил из его недр чугунную сковородку. Мама попросила привезти. В Израиле одни тефлоновые, и нормальные котлеты на них не получаются.
Инспектор Ковалева понимающе улыбнулась. Ведь под ее погонами скрывались пусть и не очень хрупкие, но все-таки женские плечи. Пошутили по поводу.
– А это что? Губная гармошка? – все еще улыбаясь, спросила она, указывая на прямоугольный предмет, видимый в экране «Хаймана».
Сема, тоже улыбаясь, ответил, что никаких губных гармошек у него нет, и расстегнул застежку на боковом кармане рюкзака.
В это время пассажиров пригласили на посадку, и зал ожидания стал стремительно пустеть. Сема отыскал Аню глазами, подмигнул ей (вот сейчас закончится эта канитель со сковородкой, и полетим) и достал из кармана рюкзака то, что Хайман-Ковалева приняла за губную гармошку.
То ли короткое замыкание в это время произошло, то ли электричество внезапно вырубили, только хаймановский экран вдруг ярко вспыхнул и погас, а из ноздрей инспектора повалил черный едкий дым.
Это была не губная гармошка. Это вообще никакого отношения к музыке не имело. Сема держал в руках сменный коробчатый двухрядный магазин к пистолету-пулемету «узи», снаряженный двадцатью пятью боевыми патронами калибра девять миллиметров.
Вы кормили когда-нибудь голубей? Бросаешь одному голубю кусочек хлеба, и вдруг неизвестно откуда появляется еще один голубь, потом еще и еще, а через несколько секунд уже целая орава вечно голодных птиц, толкаясь, пытается клюнуть то место, где только что лежала еда.
На место происшествия из разных точек аэровокзала мигом слетелись зеленые таможенники и сизые оперативники из линейного отдела внутренних дел. Незаметно подошли и двое бесцветных с подчеркнуто безразличными лицами. Магазин от «узи», да еще с патронами – это хорошая и редкая для наших широт еда, особенно в свете борьбы с терроризмом.
Больше всех находка удивила Сему. Он по-человечески объяснил собравшимся, что перед отъездом по рассеянности забыл выложить магазин из рюкзака. Дело житейское, с кем не бывает.
Да-да, сочувственно кивал зеленый человек, составляя протокол. Вот здесь распишитесь. Сема, не читая, быстренько расписался, надеясь еще успеть на рейс. Инцидент с магазином – это, конечно, неприятность, но еще большая неприятность была в том, что Аня может улететь одна. Следующий рейс лишь через неделю. Так надолго они за последнее время не расставались.
Люди в погонах закрыли от Семы зал ожидания, Аню и выход на посадку. Когда заплаканная Аня выходила из самолета в аэропорту имени Бен-Гуриона, потенциальный террорист Сема уже сидел в камере.
Если бы я сочинял детективы, то написал бы так: «Тревожно зазвонил телефон». Но детектив – не мой жанр, и, вообще, я ничего не сочиняю. Что было, то и пишу. Поэтому телефон зазвонил как обычно именно в тот момент, когда я подносил ко рту ложку с горячим борщом.
– Могу я слышать господина Лившица? – И уже не надо было спрашивать, откуда звонят.
– Вы уже его слышите, – я опустил ложку, хотя знал, что разговор с клиентом натощак – это нарушение адвокатской этики.
– Я мама Семена Боренштейна. Вам это имя о чем-нибудь говорит?
– Да.
– Вы его видели?
– Да.
– Как у него настроение?
– Не могу сказать, что он счастлив, но депрессии тоже не заметно, – профессиональный ответ (клиент уже не мертв, но еще не жив).
– Не заметно, вы говорите? Он же такой впечатлительный мальчик! А чем его кормят?
– Тем же, чем остальных. Кофе в постель не подают…
– Кофе, вы говорите? Ему нельзя кофе, у него же больное сердце! А где он спит?
– Я думаю, что на нарах…
– На нарах, вы говорите? Боже мой, у него же остеохондроз. Вы можете ему передать, чтобы не ложился у раскрытого окна, ему нельзя простуживаться. У него гайморит!
Через пять минут разговора я узнал, что Сема болеет холециститом, гастродуоденитом, пять лет назад у него был перелом правого голеностопного сустава, еще раньше вырезан аппендикс, а до четырех лет он страдал ночным энурезом. О какой контрабанде может идти речь с таким анамнезом?! Нужно срочно сказать прокурору, чтобы отпустил Сему домой к маме.
Но злой прокурор не отпускал Сему, потому что у Семы в России не было постоянного места жительства. Он так и сказал Нине Ефимовне по телефону. И еще он сказал, этот прокурор, что Сема совершил тяжкое преступление. Так он и сказал.
