– Но там, на тропе, ни на что невозможно наткнуться.
– Ну… возможно, я упал и поранил голову. Возможно, что-нибудь другое. Теперь я готов поверить практически во все. Несколько секунд я ничего не соображал, но потом поднялся на колени. Куэйл по- прежнему стоял ко мне спиной. Ты знаешь, как я ношу свою винтовку. В ранце, и там же – несколько патронов. Я вынул винтовку и зарядил ее. Джейни, я вовсе не был в припадке безумия, я отлично понимал, что делал. – Он передернулся, словно его бил озноб, сделал большой глоток кофе с коньяком и продолжил: – Я встал и снова двинулся к нему, на этот раз шагом, держа в руках винтовку с взведенным курком. Я был от него в четырех-пяти шагах, когда она, похоже… сама выстрелила. Клянусь, я не стрелял. Я сделал шаг левой ногой, и пуля вырвала у меня мясо на икре. Я снова упал, услышав, как Куэйл издает ужасные, будто икающие звуки. Теряя сознание, я понял, что так он смеется.
Мне однажды случилось слышать этот звук, и при воспоминании я содрогнулась. Дэвид поставил кружку и обеими руками потер глаза.
– Я пришел в себя, вокруг было совсем темно, а винтовка лежала рядом со мной. Ни следа Вернона Куэйла, ни следа Элинор, никакого света из 'Круглой комнаты', – он откинулся назад и закрыл глаза. – Тогда я приехал сюда. Извини, Джейни, я был не в себе, когда говорил о Куэйле как о каком-то чародее. Его фокусы не имеют ни малейшего отношения к тому, что случилось со мной. Я был в ярости, упал… и прострелил себе ногу. Великий Боже, ну и приключение.
Несмотря на то, что в комнате было темно, меня била дрожь. Обхватив себя руками, я, готовая вот-вот расплакаться, прошептала:
– Ах, Дэвид, что же нам делать? Я хочу сказать – как положить конец всему тому чудовищному, что он творит с Элинор? Можем мы обратиться в полицию? Существуют какие-нибудь законы против колдовства?
Дэвид мрачно на меня посмотрел.
– Я слишком устал, чтобы думать, Джейни. Но очень боюсь, что если мы попытаемся предпринять какие-либо шаги против этой свиньи, хуже всего придется Элинор, – он устремил рассеянный взгляд на часы, стоявшие на камине, и тут же с тревогой дернулся. – О мой Бог, глубокая ночь, а я оставил свою двуколку около твоего коттеджа. – Он принялся натягивать носок и порванный ботинок. – Помоги мне дойти до двуколки. Все будет в порядке.
– Нет, Дэвид, не валяй дурака. Я сейчас оденусь и привезу доктора Портера. Ты объяснишь, что уронил ружье и нечаянно выстрелил себе в ногу…
– Нет, нет, нет, Джейни, – сердито перебил он меня. – Я уже доставил тебе достаточно неприятностей, а к тому же не нуждаюсь в докторе. – Он осторожно заковылял по комнате. – А, ничего страшного. Надо будет два-три дня полежать. Если возникнет необходимость, ты, наверное, сможешь приехать и отвезти меня. – Взяв мою руку, он крепко ее сжал, глядя на меня с довольно вымученной улыбкой. – Да благословит тебя Бог, Джейни. А теперь надень ботинки и пальто и помоги мне дохромать до двуколки. Мы поговорим об Элинор, когда я способен буду думать о ней, не мучаясь желанием совершить убийство. Дай Бог, чтобы кто-нибудь что-нибудь здесь мог поделать.
Вернувшись в постель, я долго лежала без сна. Чем больше я думала, тем больше соглашалась с Дэвидом, что мы бессильны против Вернона Куэйла до тех пор, пока Элинор остается у него в заложницах. Почти на заре в мой утомленный мозг пришла мысль, что, возможно, самое лучшее будет для меня и Дэвида пожениться и уехать к нему домой в Линкольншир, попытавшись там забыть о всех наших огорчениях и сердечной боли. Я спрашивала себя, сможем ли мы вычеркнуть их из памяти. Но сон наконец сморил меня.
Хотя мне почти не удалось поспать, в шесть часов я уже была на ногах и готовила себе завтрак, когда почтальон принес мне письмо от леди Гэскуин. Она дважды писала мне после моего возвращения, всего лишь пару страничек, заполненных новостями и сплетнями, но тон, впрочем, всегда был очень дружеский и теплый. Я не знала, радоваться ли мне этим письмам, потому что хотя мне было дорого самое незначительное известие об Адаме, разумом я понимала, что будет куда лучше, если моя дружба с Гэскуинами тихо увянет.
Однако уже самые первые строчки этого письма заставили меня вздрогнуть.
'Милая моя Джейни!
Вчера к нам приходил тот ужасный человек, про которого ты рассказывала, – Вернон Куэйл. Ах! При воспоминании у меня по коже пробегают мурашки. Я ни за что бы не приняла его, если бы не подумала, что его визит каким-нибудь образом может быть связан с тобой. Его приняли я и Чарлз, но он спросил, нельзя ли ему поговорить с Адамом. Никогда, никогда за всю свою жизнь я не видела человека, который одновременно кажется таким равнодушным и уверенным в себе.
Моя дорогая, как только Адам вошел в комнату, я сразу почувствовала, что он весь ощетинился в присутствии этого человека, хотя, конечно, не мог его видеть. Голосом, который меня напугал, Адам спросил:
– С Джейни все в порядке?
Но этот болезненного вида тип ничего не ответил, просто смотрел, уставившись пустыми, странными глазами. Он продолжал молчать даже тогда, когда Адам, а потом Чарлз спросили, что у него за дело. Наконец ужасные глаза сфокусировались, и он пробормотал:
– Итак, видение моей дорогой жены было совершенно верным. На Гаити у вас есть враг, мистер Гэскуин.
Ну, не странное ли заявление? Я уверена, что этот человек – сумасшедший. Через несколько секунд Адам рявкнул: 'Что вам нужно, Куэйл?', а тот улыбнулся и ответил: 'Всего лишь вернуть вам зрение, мистер Гэскуин. Сегодня новолуние. Вы начнете видеть прежде, чем наступит полнолуние'. Затем он пожелал нам приятного дня и удалился, не дожидаясь, когда его проводят.
Адам и Чарлз отнеслись ко всему этому как к совершеннейшей ерунде, чем она, по всей видимости, и является. Но, Джейни, неужели с моей стороны неправильно цепляться даже за крошечную надежду, что мой сын будет исцелен? Даже если это произойдет с помощью существа, от вида которого кровь стынет у меня в жилах? Но я начинаю писать уже полнейшие глупости. Прошу прощения за бестолковый стиль моего послания.
Как у тебя идет дело с покупкой фермы Кэтлингов? Надеюсь, что хорошо…'
Остальная часть письма была посвящена ответу на мое предыдущее письмо и разным сплетням. Я быстро его проглядела и снова вернулась к началу. За день я, должно быть, прочла его десяток раз, и когда
