Но дверь в вестибюль открываться не желала, словно ее кто-то запер, пока мы были в подвале.
И тут сзади раздался удар. И не надо было оборачиваться, чтобы сообразить: это зверь бьется о прутья клетки, и с каждым ударом прутья поддаются… Собаки замолчали, словно испугались еще больше нас.
Я подергал ручку двери. Никто ее не держал с той стороны, просто выскочил язычок замка.
Но я подумал об этом с опозданием, уже потом – а так все дергал и дергал дверь, а Коля рядом стучал в дверь кулаками и кричал:
– Откройте! Откройте, пожалуйста!
Сзади загремело – вся передняя стена клетки, ряд толстых железных прутьев, грохнулась на каменный пол. Взвизгнули в ужасе собаки.
И тут я увидел лестницу. Как пожарную, только небольшую, она вела вверх к люку в потолке, ступеньки были из прутьев, как клетки.
Я успел оглянуться – к нам несся зверь.
Он был очень большой, а рот был раскрыт, и зубы светились.
И глаза светились.
Я прыгнул к лестнице и полез по ней. Руки срывались с перекладин, я хотел крикнуть Коле, чтобы он тоже лез, вдруг он не заметил, что я нашел эту лестницу?
Зверь пробежал подо мной, прямо под моими подошвами, и Коля Журун стал закрываться от него, выпятив локти, как неумелый боксер в глухой защите.
Зверь ударил Колю, еще ударил, будто бодал, ухватил Журуна за плащ и стал рвать этот несчастный плащ.
А я ничем не мог ему помочь – самому бы остаться живым.
Пока я оглядывался, ноги и руки сами затащили меня к потолку.
– Игорь! – закричал Журун. – Игорь, помоги!
Он кричал как маленький. Будто я мог ему помочь.
«Не могу, – говорил голос во мне, – не могу, не могу…» Я толкнул люк в потолке, и он открылся. Там между этажами было пространство, вроде технического этажа.
– Не надо! – кричал Коля.
Он больше не кричал, потому что зверь повалил его и наступил лапами на плечи.
Я все видел. Я все видел, как будто мое лицо было в сантиметре от Колиного, но я ведь уже залез к потолку и переползаю на технический этаж. И сейчас закрою люк, потому что мне страшно глядеть вниз. Я даже понимаю, что зверь сейчас убьет Колю, и я хочу закричать на зверя, чтобы он ушел, но не смею кричать, вдруг зверь умеет взбираться по лестницам? А почему бы ему и не взбираться?
Важнее было догадаться, как выбраться отсюда.
Наверное, по техническому этажу.
Как страшно хрипит Коля Журун.
Согнувшись, чтобы не удариться о провисающие кабели и мокрые трубы, я побежал прочь от люка. Я пробежал немного, может быть, шагов десять, споткнулся о лопату.
И почему-то остановился возле лопаты.
Наверное, проходили секунды, но во мне так быстро тикали собственные часы, что настоящее время двигалось гораздо медленнее.
Я подумал, что мне надо возвращаться домой, и представил себе, как вечером позвонит встревоженная бабушка Коли Журуна. Она у них в семье воспитывает Колю. Мама всегда на работе, у нее своя жизнь, театр, декорации… Почему я об этом думаю? Потому что я не знаю, что сказать бабушке. Наверное, сейчас мне надо выбираться отсюда – и сразу звонить в милицию. Но что сделает милиция? Они и не поверят мне…
Я им скажу, что собака вырвалась из клетки.
А почему я здесь оказался?
Лучше молчать.
Но бабушка будет спрашивать. Что я ей отвечу? Ведь Кольку все равно найдут и удивятся, почему я забрался в люк и убежал, а Коля не убежал.
Я сообразил, что стало светлее.
Потому что я вернулся к люку.
Как это случилось – не представляю.
Я очень спешил, меня подгонял голос бабушки Журуна, Полины Васильевны, такой маленькой и аккуратной, она всегда меня поила чаем, даже если мне не хотелось…
Никакого зверя внизу не было.
Так мне в первое мгновение показалось.
Коля лежал на полу, плащ в клочья – почему-то я подумал, что плащ – это главная Колина гордость, как он будет без него?
Я стал спускаться по лестнице, держа в правой руке лопату. Лопата была тяжелая.
А в ушах звучал знакомый голос:
«Не надо, не спускайся, уходи. Уходи. Никто не знает, что ты здесь. Уходи поскорее».
– Коль, – позвал я.
Журун не шевелился, его голова была окружена черной кровью – я не сразу понял, что это кровь, но когда спустился с лестницы, то догадался.
И в тот момент, когда моя нога коснулась пола, раздался знакомый уже рев. Вой. Хрипение… Я не могу назвать точно этот звук, но он всегда будет мне сниться.
Где лопата?
Лопата у меня в руке.
А он несется на меня – черное пятно… серое пятно…
Я сначала выставил лопату перед собой и тут же понял, что он ее отбросит, а может, и вышибет из моей руки. И тогда я рискнул. Я занес лопату, и, когда он, прыгнув, уже подлетал ко мне, я рубанул лопатой ему по груди или по морде – не знаю. Я рубанул, как рыцарь мечом.
У меня удачно получилось.
Наверное, от страха.
Я потом уже рассмотрел.
Я попал ему по морде, я располосовал ему щеку – от уха до пасти.
Ему было больно, но, конечно же, зверь был жив – разве так его убьешь?
Он взвыл.
И тут собаки хором – визгом, лаем – откликнулись на его вой.
А я догадался, что у меня есть болельщики, как у гладиатора. Знаете, были такие древнеримские бойцы, они сражались на арене, а среди них был борец за простой народ, революционер Спартак. Они бились до крови и первой смерти, а на трибунах, как на футболе, сидели болельщики.
Зверь кинулся на меня, а я отбивался лопатой, как король Артур мечом.
Я еще раза два по нему врезал, а он тоже успел меня тяпнуть за ногу.
Я думал, что он упадет, он пополз прочь, ему, видно, и на самом деле было так больно, что расхотелось сражаться.
Он отползал, волоча неподвижные задние лапы, а я думал: он же небольшой, ну, чуть побольше овчарки, а может, и меньше, но только мускулистый, а шерсть на нем клочьями и разноцветная.
Наверное, это не собака, а гиена.
«Что ты наделал? – укорял меня голос в ушах. – Это же был твой верный слуга, тебе такого больше не отыскать. Как ты смел убить этого слугу?»
– Я не знаю, – сказал я. – А он убил Колю?
«Какой там Коля! – рассердился голос. – Нам он не нужен».
– А мне нужен.
«И тебе не нужен, пошли отсюда, пока кто-нибудь на шум не заявился».
– Отстань, – ответил я неизвестно кому и положил лопату поближе к правой руке.
Я наклонился к Журуну.
Собаки лаяли как безумные, словно звали на помощь милицию.
